Сага о Тимофееве (сборник)

Филенко Евгений

Света в изумлении замерла посреди танца, широко раскрыв синие глаза-озера.

– Не узнаю тебя, Витенька, – промолвила она. – Ты стал какой-то не такой.

– Хуже? – опасливо спросил Тимофеев.

– Не в том смысле. Тверже…

Тимофеев ловил дерганые ритмы модных диско-групп краем уха. Его внимание, конечно, занимала Света, но не полностью. Потому что здесь же находился и Ершов, а ему было уготовано возмездие. Иначе говоря, Тимофеев хотел набить ему морду на прощанье. Но Ершов, как назло, вел себя пристойно, он был почти трезв и умеренно

хамил девушкам. Более того, вскоре он явно засобирался уходить.

– Мне надо отлучиться, – тут же сказал Тимофеев Свете.

– Только ненадолго, – ласково произнесла девушка, и у Тимофеева стало тепло на сердце. Он даже на миг забыл про Ершова, потому что в такой вечер не хотелось думать о плохом, но поруганная мужская честь живо напомнила ему о себе.

Тимофеев выбежал на улицу. Был вечер – такой же светлый, как и в тот раз, и те же кустарники обступали аллею. Ершов быстро шагал по бетонным плитам, а за ним, движимый жаждой мести, шел Тимофеев.

Внезапно Ершов обернулся.

– Здорово, Витек, – сказал он миролюбиво.

Тимофеев остановился. Он сознавал, что от него требуется немногое – стукнуть Ершова в челюсть, дабы тот завалился в кусты, и гордо уйти. Для морского пехотинца это было плевое дело. «Ну? – спросил Тимофеев у внутреннего голоса. – Как это происходит?»

Тот откликнулся не сразу и сделал это как-то нехотя, без привычного командирского напора: «Шаг вперед, плечи неподвижны, рука движется свободно, напряжение в последний момент вместе с разворотом кулака и противник, который, заметь, не ожидает нападения, укладывается на травку… Так это происходит, если тебе интересно».

Тимофеев сделал шаг вперед, но свободного движения руки не получилось. Он попробовал еще раз. И вдруг понял, что ему противно.

«Отбой тревоги, – сказал он своим подобравшимся мышцам. – Возмездие отменяется». – «Молодец, – тоном военачальника, вручающего награду на поле брани, отозвался внутренний голос. – Я же знал, что ты правильный мужик!»

И невздрюченный Ершов канул в темноту – возможно, навсегда из жизни Тимофеева, молча глядевшего ему вслед.

– Ну, что приуныл? – бодро полюбопытствовал внутренний голос. – Думаешь, это последний такой Ершов на белом свете? Не грусти, хватит и на твою долю…

– Лучше бы не хватило, – проворчал Тимофеев, понемногу проникаясь глубочайшим удовлетворением от собственного поступка. – А с другой стороны, зачем ты мне теперь нужен? Может, избавиться от тебя?

– Отставить! – прикрикнул тот. – Рохля ты, конечно, и добряк, но добро – оно тоже, знаешь, должно иметь где-нибудь в шкафу на плечиках, среди серых кримпленовых костюмов, хорошо отутюженное белое кимоно с красным поясом.

– Может быть, есть иные средства? – усмехнулся Тимофеев.

– Это самое верное… Ты вот тут дискутируешь, – осерчало внутри него, – а Светлана твоя уже на месте застоялась. Так что кру-у-угом!

И народный умелец послушно развернулся на каблуках.

– На танцульки рысью мар-р-ш!

С наслаждением вдыхая прохладный вечерний воздух,

Тимофеев припустил по аллее туда, где стонали электрогитары и разноцветьем полыхали окна.

– И чтобы песня! – продолжал резвиться сокрытый внутри его мышц деспот.

– Тихо сам с собо-о-ю!.. – радостно заголосил Тимофеев.

А навстречу ему летела совсем другая музыка – громкая, резкая, жгучая. Как двадцатый век.

Ловушка для падающих звезд

– Смотри, звезда упала! – с детским восторгом воскликнула девушка Света и поцеловала Тимофеева.

– Да, – сказал Тимофеев и поцеловал девушку Свету. Затем, оправившись от естественного головокружения, добавил: – Это поэтическая метафора. На самом деле звезды не падают. А падают метеориты, раскаляясь и сгорая в атмосфере.

– Все-таки ты ужасный зануда, Витенька, – нахмурилась девушка. – И за что я только тебя люблю?

После таких слов душа Тимофеева возликовала, воспарила к ночному небу и запела вселенским голосом, в то время как тело пожало плечами и рассудительно заметило:

– Вероятно, потому что я тоже тебя люблю.

Они стояли посреди влажного от росы свежевыкошенного луга, в окружении ночной тишины и умопомрачительных запахов трав, что тихо увядали в стогах. В своей зеленой стройотрядовской форме они чем-то походили на авиадесантников, только что с боем захвативших неприятельский плацдарм и теперь не знающих, что с ним делать. На самом же деле они были всего лишь студентами. Они держались за руки и глядели на звезды.

– Будь на твоем месте заурядный влюбленный, – не унималась Света, – он бы давно уже пообещал мне достать с неба звездочку.

– Но я-то отлично знаю, что это невозможно, – произнес Тимофеев. – И потом – на что тебе звезда?

– Ну, это уж мое дело, – засмеялась Света. Затем сделала капризную гримаску и стала канючить: – Ну Витенька, ну только одну… малюсенькую… вот такусенький метеоритик…

Лицо Тимофеева, прежде имевшее глуповато-радостное выражение, что характерно для большинства влюбленных, резко изменилось, и Света осеклась на полуслове.

– Я пошутила, – торопливо заявила она.

Но было поздно.

Весь обратный путь Света поддерживала Тимофеева за локоть, ибо сам он был уже не в состоянии различать что-либо у себя под ногами и поминутно терял равновесие на разухабистой проселочной дороге. На ходу она пыталась втолковать ему, что ни звезда, ни тем более метеорит ей, конечно же, не нужны, что она просто хотела убедить его, что любовь и рационализм – понятия несовместимые, хотя это и так очевидно. Однако ее слова не возымели на Тимофеева, погруженного в себя, никакого действия. В минуты озарений самоуглубленность народного умельца приближалась к йогической каталепсии, и потому Света, кляня себя за неосмотрительность как мысленно, так и вслух, дотащила Тимофеева до сельского общежития, подняла на верхнюю ступеньку дощатого крыльца и, привстав на цыпочки, с исключительной силой поцеловала.