Сахарный кремль
Шрифт:
Погосова повернулась к нему. Посмотрела на него со своей неизменной улыбкой.
Носов застегнул ремень, поправил сбившуюся на затылок фуражку. Глубоко вздохнул, огладил усы. Полез в карман, достал серебряный рубль. Протянул Погосовой. Она взяла, сунула в кармашек голубого жакета.
— Пошли… — Носов кашлянул и пошел по проходу.
Погосова двинулась следом.
Они вышли из помещения. Носов запер дверь. Прошли по коридору до ленты, ведущей в столовую. На ленте стояли редкие рабочие. Носов и Погосова встали на ленту. Улыбаясь,
— Я спросить хотела.
— Чего? — прищурился на нее Носов.
— А почему бой не чинят, а сразу списывают?
— Как ты его починишь? Он же цельнолитой.
— Ну, вот, токмо зубчик один на стене обломился, а весь Кремль сразу списывают.
— Да, правильно.
— Что, зубец подклеить трудно?
Носов устало усмехнулся:
— Чем же ты его подклеишь, садовая голова?
— А тем же сахаром.
— Невозможно. Сей сахар токмо при определенной температуре льется, а потом враз застывает. Его уже обратно не растопишь.
— Да?
— Да.
Погосова вздохнула:
— Жалко работы. Из-за зубчика единого весь Кремль терять.
— Кремль он целокупен быть должен.
— Целокупен?
— Целокупен.
— Почему?
— Как почему? Государево дело, садовая голова! Чтобы ни единой трещинки, ни единой щербины. Ни единого порока. Ясно?
— Ясно, — Погосова посмотрела на него.
— Вроде не маленькая, а такие вопросы задаешь. Тебе сколько лет?
— Восемнадцать.
— Восемнадцать! Я в восемнадцать уже в дальнобойных войсках служил, понимал, что к чему. Ты же у нас никак третий месяц, да?
— Четвертый.
— Во, четвертый. Все уже ясно тебе быть должно, аки дважды два.
— Да мне все ясно. Токмо бой сахарный жалко.
Устало усмехнувшись, Носов покачал головой:
— Опять ты за свое! Це-ло-купность! Ясно?
— Ясно, — улыбнулась она.
Он отвел глаза, махнул рукой:
— Мутота говорить с тобой. Ступай-ка ты, Погосова, поешь.
Погосова кивнула.
Носов вздохнул, сошел с ленты и быстрым шагом направился в курилку первого цеха.
Погосова поехала дальше, глядя вперед своими большими зелеными глазами.
Кино
— Мотор. Камера, — тихо, но внятно произнес постановщик.
Динамики усилили его голос, он разнесся по залитой заходящим солнцем березовой роще.
— Есть камера! — ответил оператор.
— Начали! — громче произнес постановщик.
Девушка в легком летнем платье, с двумя длинными косами щелкнула хлопушкой:
— Сцена 38, дубль 3.
— Иван! — скомандовал постановщик.
Молодой человек привлекательной наружности в бежевом нанковом костюме, белой косоворотке с расшитым воротом и в хромовых сапогах подошел к березе, опустился на колени, обнял, прижался лицом к стволу.
— Прости, Россия, прости, матушка… — пробормотал он срывающимся голосом.
Постановщик поднял
В рощи закуковала кукушка.
— Раз, два, три, четыре… — стал считать молодой человек.
Постановщик согнул палец. Кукушка смолкла.
Молодой человек сел, привалившись спиной к березе, тяжело вздохнул, пошарил по груди рукой, резко расстегнул косоворотку:
— Господи… Ужель еще четыре года будет носить меня земля родная? Будет носить, будет кормить, будет любить меня.
Он замер с остановившимся взглядом. Сглотнул.
— И не загорится у меня под ногами?!
Он закрыл лицо руками, с перстнем на каждой, покачал головой. Бессильно опустил руки. Вздохнул:
— Нет. Не загоришься ты, земля русская. Ибо любишь всех нас, русских, без разбору. И тех, которые берегут тебя, и тех, которые предают.
Постановщик поднял руку, сжал в кулак, растопырил пальцы.
Из-за единственной в березовой роще старой, засохшей и дуплистой осины вышел седовласый, худощавый мужчина в темных очках, с узкими усиками, в пиджаке цвета какао, в майке с надписью «Colorado-2028», с тростью, в белых узких брюках и больших лохматых кроссовках «хамелеон» из живородящего пластика.
— Почто кручинишься, Иванушка? — произнес мужчина с легким американским акцентом.
Молодой человек вздрогнул, отшатнулся, закрываясь рукой:
— Чур… чур…
— Не надобно бояться. Это есмь аз, — мужчина подошел ближе, коснулся тростью плеча молодого человека.
— Напугал, черт… — молодой человек пошарил рукой по груди, тяжело вздохнул.
— Аз не есмь черт, — проговорил мужчина.
— Ты хуже, — покосился на него молодой человек.
Мужчина достал портсигар, открыл, протянул сидящему:
— Would you like a cigarette, my dear?
— Чертовым зельем больше не балуюсь, — пробормотал молодой человек.
— С каких это пор?
Молодой человек смерил американца колючим взглядом:
— С нынешнего дня.
Американец снял темные очки. Их глаза встретились. Возникла долгая и напряженная пауза: противостояние взглядов.
Постановщик поднял два больших пальца, потряс кулаками и в восторге беззвучно повторяя «да! да! да!», стал бить кулаком по коленке сидящую рядом сценаристку. Та, не отрываясь от монитора, схватила кулак постановщика и поцеловала. По замершей съемочной группе прошло одобрительное шевеление.
— Что с тобой, Иван? — произнес американец, убирая портсигар.
— А вот что, — молодой человек решительно встал.
Он оказался выше американца.
— Прекращаю наши встречи я, — сурово произнес Иван.
Американец прищурился:
— В чем есмь причина?
— Причина в том, что больше не желаю на вас работать.
В роще закуковала кукушка. Оператор за камерой дернул головой, зашипел, сплюнул. Сценаристка в ужасе закрыла лицо. Постановщик вскочил со стула, потряс кулаком, беззвучно крича губами: