САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА
Шрифт:
Надо сказать, в данной российской сельской местности не один только щенок Мироныча страдал от хронического недоедания. За время жизни в российской глубинке Сакуров с удивлением обнаружил, что в Угаровском районе Рязанской области ни собак, ни кошек никто нормально не кормит. И если щенка Мироныча можно было назвать очень голодным, то собака Виталия Иваныча была просто голодная. Поэтому, выскочив на противоположный берег, она стала жадно пожирать какую-то еду, вывалившуюся из пакета, который швырнул Жорка, а когда на тот же участок берега (где просыпалась вожделенная жратва) стали выползать
– Ну, ни хрена себе! – с чувством сказал Константин Матвеевич и пошёл собирать тех будущих коров, которые норовили разбрестись по материковой части заливных лугов, откуда можно было удрать к лесопосадке и попасть на железную дорогу, слинять в капустное поле или забрести в заболоченную низину, чтобы там увязнуть и орать благим матом.
– Вот я и говорю, - словоохотливо сообщил Жорка, подходя к Сакурову, - выпиваем мы весь самогон за вычетом твоих ста пятидесяти граммов, и, перед тем, как разойтись по домам, выходим с Варфаламеевым на околицу, чтобы посмотреть на тебя… Что, думаешь, ты один такой умный и первый придумал пасти тёлок в этом удобном месте? Короче, тёлки отсюда и до тебя падали в воду. Поэтому, представив твоё паническое состояние и возможность выхода тёлок на противоположный берег, я сгонял к Виталию Иванычу за его собакой и – мухой сюда. Короче: дуй домой, выдай Миронычу две по сто баков и отправляй его за горючим. Пока, понимаешь ли, не вечер. А чтобы Мироныч не забыл, зачем его посылали, Петька обещал старого хрыча сопровождать.
– Слышь, Жорка, может не надо? – неуверенно возразил Сакуров, памятуя свои вчерашние решительные мысли насчёт категорического прекращения всяких финансовых (и золотовалютных в том числе) взаимоотношений с такими упырями, как Мироныч и его сынок. Параллельно Константин Матвеевич подумал о том, что о какой на хрен вчерашней решительности может идти речь после сегодняшнего показательного выступления его верного товарища и односельчанина Жорки Прахова. То есть, идти она, в смысле – речь, может, но…
– Надо, - кратко возразил односельчанин, и Сакуров поплёлся в деревню.
Мироныч сдержал своё слово и, когда Константин Матвеевич стал загонять стадо, он издали приметил странную картину. Вернее, бывший морской штурман, машинально поглядывая в сторону загона, обнаружил, что один столб на входе какой-то не такой. Когда же Сакуров, нещадно лупя тёлок кнутом, подошёл ближе, он услышал, что странный столб подаёт голос.
– Но, родные, но пошли на место! – вякал столб голосом Мироныча.
«Что за фигня?» - протёр глаза Константин Матвеевич и увидел старого хрыча. Хитрожопый старец был пьян, дальше некуда, но его снедала жажда оплачиваемой деятельности, поэтому он временно покинул продолжающееся в его избушке застолье и выполз на оперативный простор. А так как ему не хотелось мокнуть под продолжающимся дождём и стоять на четвереньках в навозной жиже, он предусмотрительно, на манер Одиссея, привязал себя к столбу на входе и накрылся какой-то попонкой.
«Во даёт!» - изумился Сакуров и принялся бегать из
– Вы зачем меня на землю положили? – бузил старый хрыч.
– Сейчас подниму, - пыхтел Сакуров, одновременно лягая ногой тех тёлок, которые норовили выпятиться на волю, и привязывая скользкие сырые жерди к скобам, вбитым в столбы.
– Только шубу не порвите, - предупредил Мироныч, возясь на сырой земле.
– Какую шубу? – не понял Сакуров, пригляделся повнимательней и сообразил, что та штука, которую он принял за попонку, когда-то действительно была шубой. И её, судя по размером, когда-то носила необъятная Аза Ивановна, супруга мелкого хрыча Мироныча.
– Каракулевую, - сообщил бывший директор и встал на четвереньки.
– Это когда она была каракулевой, - возразил Сакуров и попытался взгромоздить односельчанина на свои натруженные плечи. Однако намокшая бывшая каракулевая шуба, хоть и стёрлась за время носки до качества нагольного тулупа третьей свежести, весила в два раза больше самого Мироныча, поэтому бывший старпом вынул бывшего директора из его бывшей шубы и потащил в избу почти в чём мать родила.
– А где моя шуба? – принялся бузить Мироныч, дрыгая ногами.
– Вот, блин, - кряхтел Сакуров, поднимаясь на крыльцо избушки односельчанина.
– А где моя плащ-палатка? – не унимался гнусный старец.
– Привет труженикам полей! – подал голос Жорка из клубов сигаретного дыма.
– Как поработал? – осведомился Варфаламеев.
– Как обернулись? – вопросом на вопрос ответил Сакуров.
– Нормально, - сдержанно возразил Варфаламеев.
– Тебе, Варфаламеев, ничего поручить нельзя, - заявил Жорка.
– Что-то не так? – поинтересовался Сакуров.
– Садись, - буркнул Жорка и налил соседу. Константин Матвеевич занял место, выпил водки, принесённой из города Варфаламеевым, который сопровождал Мироныча в Угаров и обратно, и сморщился.
– Где водку брал, Петь? – поинтересовался Сакуров, втыкая вилку в тарелку с какой-то закусью.
– А он её и не брал, - сообщил Жорка.
– Это как? – не понял Константин Матвеевич.
– Молча, - принялся объяснять Жорка, а Варфаламеев вздохнул и пригорюнился.
– Сначала Мироныч со своей Азой Ивановной хотели отоварить Варфаламеева своими пойлом-закуской, но у нашего гуманиста достало ума от их предложения отказаться. Тогда Аза Ивановна выкатила на стол пузырь Ванькиного спирта, Варфаламеев обмяк, а старый хрыч вызвался побегать по магазинам. И – вот!
Сакуров что-то съел и снова сморщился.
– Кстати, на хрена ты его принёс? – спросил Жорка и кивнул на Мироныча, подползающего к банкетному столу.
– Так это, - невразумительно ответил Константин Матвеевич.
– Где моя каракулевая шуба? – поставил вопрос ребром старичок и скушал, даже не изменившись в лице, заготовленную для него дозу какой-то невозможной отравы.
– Ну и дерьмо, - сказал Сакуров и стал перезакусывать бутербродом с луком и Жоркиной сельдью.