САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

Дейс Герман Алибабаевич

– Опохмелиться не дам, а вот в ухо – могу! – дружелюбно крикнул в ответ Жорка и направился к загону. Накануне они с Сакуровым договорились, что Жорка поможет посчитать тёлок.

– А г-где Семёныч? – обиженно вякнул Витька и вывалился из телеги. «Выйти» ему помог Мишка. Он распряг свою зловредную кобылу и отпустил оглобли, после чего телега как бы приземлилась задком, а Витька кувыркнулся на землю.

– Нету Семёныча, - буркнул Мишка. По идее, рыжий великан должен был пинками гнать напарника к загону, но Мишка, имея в виду жену Витьки, среднего зоотехника, обращался с бездарным помощником не по-русски милостиво.

– Что, отпирать? – спросил Сакуров.

– Отпирай, - разрешил Мишка.

При подсчёте оказалось, что мнения разделились.

Мишка утверждал, что тёлок не хватает, Жорка посылал Мишку в жопу и утверждал противное. В это время приполз Мироныч и предложил пересчитать. Витька тотчас вцепился в Мироныча на предмет опохмелки, суля ему за бутылку любой дряни золотые горы. Но так как он уже задолжал старому сквалыге полмешка комбикорма и, судя по всему, отдавать долг не собирался, старичок держался мёртво. В смысле, не давал Витьке ни черта. А Витька продолжал приставать к Миронычу, теперь уже угрожая спалить избушку бывшего директора. Но Мироныч не кололся и на это, повторяя предложение про пересчёт. А когда тёлки достаточно разбрелись по полю и заболоченной низине, Мишка резко согласился с тем, что тёлок столько, сколько их положено быть. Затем он велел Сакурову собрать стадо и гнать его в Лопатино. Сакуров дёрнулся в сторону болота, но Жорка его осадил.

– Ты чё, дурак? Сегодня их день, поэтому пусть сами и гонят. А мы с тобой пойдём прогулочным шагом и проследим, чтобы они кого-нибудь не забыли.

– Забыли? – не понял Сакуров. – Зачем?

– Затем, что при взвешивании забытые тёлки окажутся в минусе вместе с тобой, - не очень популярно объяснил Жорка.

– А-а… - повёл пространную речь Сакуров, способную инициировать популяризацию туманного объяснения Жорки, на что понятливый Жорка ответил по возможности кратко и столько же доходчиво:

– Когда я в свою пастушескую бытность также сдавал стадо этим козлам, то оказалось, что у меня отвес составляет полтонны с лишним. И всё потому, что пятерых недокормков мы оставили в болоте, а троих пропустили на весах, когда Мишка гнал тёлок через весовые ворота ускоренным маршем, а Витька рассказывал мне об университетах своей бабы, которая в своё время кончила зооветеринарный техникум, чтобы потом профессионально взвешивать скотину.

– И? – машинально уточнил Сакуров.

– И я остался должен колхозу, но потом он мне якобы долг простил и заплатил символическую зарплату. Короче: смотри в оба!

Сакуров, передвигаясь за Жоркой в обход блудившего по ведомственным просторам стада, с трудом понимал то, о чём тот ему внятно рассказывал. Трудность понимания не совсем русским Сакуровым, прожившим большую часть сознательной жизни в нерусской части СССР, нормальных взаимоотношений простых русских людей, заключалась в том, что он не мог представить себе такого примитивного надувательства друг друга, о каком ему поведал Жорка. Если, конечно, Жорка имел в виду то, что имел. А именно: когда однорукого инвалида кидают два здоровых жлоба и одна охреневшая от жадности баба с целью присовокупить к зарплате мужа бабы ещё одну четверть от базовой. Спокойно наплевав на то, что однорукий инвалид, пробегав месяц с высунутым языком за тёлками на откорме, намеревался получить реальную копейку за реальный привес, а не издевательский символ человеческой глупости в чисто русском понимании. Каковое понимание исключает обычную природную глупость, но предусматривает такую классификацию по признаку умственной недостаточности, когда за дурака принято держать всякого, кого так или иначе, не стесняясь в выборе средств, обмишулили (53).

– Не верю, - выдохнул чуть слышно Сакуров, передвигаясь по сухому краю низины, куда забрели недоразвитые тёлки.

– Мне? – ухмыльнулся Жорка, размашисто топая впереди бывшего морского штурмана. – Смотри лучше вон туда…

Жорка махнул в сторону небольшой своеобразной косы, образовавшейся там, где бездарные мелиораторы времён товарища Хрущёва пытались сделать естественный пруд, но вместо него получилось болото с полоской суши поперёк него. Данная полоска заросла ивняком, и там можно было вольно пастись невзвешенными неделю, не вылезая на более оперативный простор. И туда нацелилось с дюжину не совсем безмозглых тёлок. В

это время Мишка трусил на своей кобыле вдоль лесопосадки у железной дороги, как бы не обращая внимания на желающих отслоиться в отдельное пасторальное плавание тёлок. Витька, которого бы следовало гнать пинками впереди кобылы в силу его скотоводческой бесполезности, в силу своей супружеской принадлежности к особе зоотехнического звания таки сидел на той же кобыле впереди Мишки. Он обнимал кобылу за выю и что-то говорил. Что – Сакуров не слышал.

– Всё! – огорчил в этом месте Сакурова Жорка. – Дальше сам…

– Да, конечно, - не очень весело отозвался Сакуров. Он помахал на прощание Жорке, которого ждали его хозяйственные дела, и усилил бдительность, потому что стадо, не сильно подгоняемое лукавым Мишкой, стало подтягиваться к мосту через Серапею. За мостом начинался первый деревенский порядок Лопатино, порядок упирался в центр бывшей центральной усадьбы бывшего передового колхоза, каковая усадьба имела специальный терминал со специальными весами для молодняка на откорме. И, надо отдать должное новым руководителям теперешнего акционерного общества на месте бывшего колхоза, терминал ещё не весь ушёл на кирпич и металлолом, потому что кое-какая скотина в акционерном обществе таки ещё водилась, а её, прежде чем оприходовать, продать или обменять на подержанные иномарки из Никарагуа, таки следовало взвешивать не на глазок, а более точно.

Когда стадо закруглилось в специальном загоне перед весовыми воротами, Сакуров встретился с женой Витьки. Это оказалась дородная баба с выдающимися много вперёд грудями и много назад ягодицами. Лицо бабы, безразмерно круглое в силу своего соответствия остальной фигуральной пропорции, показалось неискушённому Сакурову на первый взгляд добрым. Но затем, когда Константин Матвеевич повнимательней пригляделся к лицу данной бабы, а, именно, попытался заглянуть в её василькового цвета глазки под белёсыми ресницами, ему стало слегка не по себе. В том смысле, что кажущаяся доброта безразмерно круглого лица Витькиной жены совершенно растворялась в бездонной глубине васильковой ненасытности её глаз. Константин Матвеевич, единожды заглянув в глазки Витькиной жены, как-то сразу содрогнулся, хотя ничего на первый взгляд ужасного не увидел. А увидел он сначала неизбывную с тоскливой поволокой синьку неудовлетворённой бабы, за каковой платонической синевой скрывались бездны таких ограниченно тупых вожделений, что куда там сраному Гобсеку (54) с его литературным подельником Плюшкиным.

– Здрас-с-те, - почтительно сказал Сакуров, топчась перед Витькиной бабой. Витькина баба ничего в ответ не сказала, но повела грудями, к каковым был приставлен солидный гроссбух довоенной выправки, куда баба намеревалась вносить данные после взвешивания откармливаемого молодняка говяжьей принадлежности.

– Все, что ли? – спросила баба Мишку голосом грудным, не придав фразе никакой интонации.

– Все, - досадливо возразил Мишка и искоса глянул на Сакурова. Сакуров косяк приметил и внутренне усмехнулся, хотя после беготни по болоту за лукавыми тёлками, поощряемыми не менее лукавым Мишкой, ему было не до смеха.

– Так, давай взвешивать, - распорядилась баба. – Ты вставай тута, сзади весов: будешь тёлок с них выгонять. Этот…

Баба беспардонно ткнула в Сакурова сарделькой вместо указательного пальца.

– …Пусть становится рядом со мной: будет считать тёлок, которые с весов сойдут...

– А кто будет подгонять? – поинтересовался Мишка, слез с кобылы, заботливо принял Витьку и положил его в ближайшие ясли.

– Пашка, - кратко сказала баба.

Откуда ни возьмись, появился пацан лет шести, мастью похожий на бабу. Пацан мастерски цвиркал слюной через недостающий верхний зуб и что-то чрезвычайно звонко и также невнятно выговаривал собачонке, которая тоже появилась, откуда ни возьмись. Собачонка мастью походила на дрыхнущего в грязных яслях Витьку, а пацан, как оказалось, материл собаку. В том смысле оказалось, что Сакуров среди невнятного мальчишеского звона разобрал чисто народное «так твою мать, звезда лохматая», а не какую-то там занюханную советскими букварями классику типа «Маша ела кашу».