Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы)

Роббинс Гарольд

Зазвонил телефон, и секретарша сняла трубку.

– Кабинет мистера Корда, – произнесла она. Послушав минуту, она обернулась ко мне: – На девятой площадке все готово для начала съемок. Спрашивают, придете ли вы.

– Передайте, что я уже выхожу.

Девятая площадка находилась в самом конце студии. Там были установлены декорации Нового Орлеана. Я считал, что ее удаленное положение обеспечит отсутствие посторонних звуков.

Я поспешил к площадке по кирпичной дорожке, как вдруг заметил велосипед посыльного, прислоненный к стене соседнего коттеджа. Через минуту я уже мчался

на нем, а вслед мне неслись крики возмущенного владельца.

Влетев на велосипеде на площадку, я чуть не врезался в какого-то мужчину. Это был Берни Норман. Он с удивлением посмотрел на меня.

– Зачем же так, мистер Корд? Надо было позвонить, и за вами пришла бы машина.

Я прислонил велосипед к стене.

– У меня не было времени, мистер Норман. Сказали, что все уже готово, а ведь здесь тратят мои деньги.

Собирались снимать сцену, где молодой Макс впервые встречается с содержательницей публичного дома. Картина не начиналась ею, просто сначала снимались все сцены в помещении, а затем на улице. Когда съемки заканчивались, монтажер составлял сцены в необходимой последовательности.

Роль мадам играла Синтия Рандал – первая звезда «Норман Пикчерз». Считалось, что она сексапильна, но лично мне так не казалось. Я предпочитал женщин с большой грудью. Она сидела за туалетным столиком, составлявшим часть декорации, и два костюмера и гример колдовали над ней.

Невада стоял в другом углу спиной ко мне и разговаривал с Риной. Когда я вошел, он обернулся, и в моей памяти всплыла картина детства. Казалось, он выглядел моложе, чем тогда, когда я впервые увидел его. Не знаю, как ему это удалось, но у него даже глаза были молодыми.

– Привет, малыш, ну вот мы и начинаем, – сказал с улыбкой Невада.

– Да, начинаем.

– Все по местам, – раздался чей-то крик.

– Это меня, – сказал Невада.

Рина восторженно разглядывала декорации. Мимо прошел какой-то мужчина с проводом. Я шагнул в сторону и чуть не столкнулся с другим мужчиной. Чтобы не мешать, я встал рядом с кабиной звукозаписи, отсюда все было видно и слышно.

Теперь я понимал, почему съемки фильма стоят так дорого. Сцену переснимали уже одиннадцатый раз, когда я обратил внимание на человека в кабине звукозаписи. Он сидел в наушниках, склонившись над пультом, и с бешенством вращал ручки настройки. По его губам можно было понять, что в перерывах между вращением ручек он сыпал проклятья.

– Не в порядке техника? – спросил я.

Он посмотрел на меня, и по его взгляду я понял, что он не знает, кто я такой.

– С техникой-то все в порядке, – ответил он.

– Что же тогда ты так волнуешься?

– Понимаешь, приятель, работа есть работа, правильно? – Я согласно кивнул. – Когда босс говорит тебе, что все должно быть сделано хорошо, ты так и делаешь, не задавая лишних вопросов. Так?

– Так, – ответил я.

– Я стараюсь, как могу, но я же не Бог. Я не могу изменить звучание голосов.

Я с тревогой взглянул на него. Ведь о том, что звуковые пробы у Невады прошли хорошо, я знал лишь со слов Рины.

– Ты имеешь в виду Неваду Смита?

– Да нет, с ним все в порядке. А вот женщина... Она гнусавит так, будто звук

выходит из ее зенок.

Звукооператор снова вернулся к своей технике. Я подошел и снял у него с головы наушники. Он сердито повернулся в мою сторону.

– Что за шутки, черт возьми?

Но я уже надел наушники, и ему оставалось только молча наблюдать. Говорил Невада, его голос действительно звучал хорошо. Затем заговорила Синтия Рандал, и я не знал, чему верить – глазам или ушам. Ее голос вызывал раздражение, мне он напоминал мяуканье кошек на задворках, и никакой сексуальности. По спине пробежали мурашки. Такой голос отпугнет всякого мужчину даже из лучшего борделя Нового Орлеана. Я снял наушники, вернул их звукооператору и решительно направился на площадку. Какой-то мужчина попытался остановить меня, но я оттолкнул его.

– Стоп! – раздался чей-то крик, и внезапно наступила тишина. Присутствовавшие на съемочной площадке удивленно разглядывали меня.

Я кипел от возмущения. Кто-то хотел сыграть со мной злую шутку, а я не любил этого. Похоже, что актриса догадалась о цели моего появления. Она попыталась улыбнуться, но в глазах застыла настороженность. На площадке стремительно возник Берни Норман, и актриса облегченно вздохнула. Теперь мне все было ясно. Когда Берни обернулся ко мне, она дотронулась до его руки.

– Что-нибудь не так, мистер Корд? – спросил Берни.

– Да, – ответил я. – Уберите ее с площадки, она уволена.

– Но вы не можете этого сделать, мистер Корд, – воскликнул он. – У нее контракт на этот фильм.

– Возможно, но не со мной. Из моей ручки она не выжала бы даже каплю чернил.

Побледневший Берни уставился на меня. Он понял, что я имею в виду.

– Но так не делают, – продолжал протестовать Норман. – Мисс Рандал – звезда.

– Мне наплевать, даже если она Божья матерь, – оборвал я его и посмотрел на часы. – У вас есть пять минут, чтобы убрать ее с площадки. В противном случае я прекращу съемки и устрою вам такой судебный процесс, какого вы в жизни не видели.

* * *

Я сидел в парусиновом кресле с моими инициалами и смотрел на опустевшую съемочную площадку. Лишь несколько человек, словно привидения, бродили вокруг. Я посмотрел на звукооператора, все еще возившегося со своей аппаратурой, и медленно закрыл глаза. Было около десяти вечера.

Услышав приближающиеся шаги, я открыл глаза. Это был Дэн Пирс. Все это время он звонил по телефону, пытаясь ангажировать какую-нибудь другую звезду.

– Как дела? – спросил я.

Он покачал головой.

– Ничего. «МГМ» не может уступить нам Гарбо, они сами собираются снимать звуковой фильм.

– А что насчет Марион Дэйвис?

– Я только что говорил с ней, роль ей нравится, но она считает, что она не для нее. Может, еще раз попробовать Синтию Рандал? Подобный простой обходится вам в тридцать тысяч в день.

Я закурил сигарету и посмотрел на него.

– Лучше потерять их сейчас, чем позже, когда фильм будет освистан.

– Может, мы сможем пригласить актрису из Нью-Йорка?

– Нет времени, – ответил я. – Это займет десять дней, а значит, потери составят триста тысяч.