Саквояжники (Охотники за удачей, Первопроходцы)
Шрифт:
Гарри почувствовал мягкое прикосновение жены, и его захлестнула жаркая волна. Джеральдина быстро поцеловала его в губы и сразу отвернула лицо в сторону, ощутив его мгновенную ответную реакцию.
– Я слишком взволнованна, – сказала она, положив голову на плечо мужа. – Как ты смотришь на то, чтобы выпить еще по одному мартини?
Щегольски одетый, Джим Калахан стоял посередине своего кабинета, разглядывая посетителей. Он в задумчивости погладил подбородок.
– Не знаю, – медленно произнес он, – ваша просьба непростая.
– Но,
– Это не так просто, как вы думаете. – Мэр покачал головой. – Вы забываете, что церковь тоже должна сказать свое слово. Ведь ее мать была католичкой, а брать ребенка католички в протестантскую семью непозволительно. Во всяком случае, в Бостоне. Церковь не согласится на это.
Миссис Марлоу обернулась и растерянно посмотрела на мужа. Впервые у него не было ничего общего с тем милым молоденьким выпускником Гарварда, за которого она вышла замуж. Когда он заговорил, в его голосе зазвучали такие сила и настойчивость, которых она никогда не слышала ранее.
– Церкви еще более не понравится, если я докажу, что ее мать вовсе не была католичкой. Они будут выглядеть глупцами, не так ли?
– А у вас есть такие доказательства? – обернулся к Гаррисону Марлоу мэр.
– Да, есть, – ответил тот, доставая из кармана документы. – Это паспорт матери и свидетельство о рождении ребенка. Из них ясно, что обе они протестантской веры.
Калахан взял бумаги и принялся внимательно их изучать.
– Почему же вы, зная об этом, не остановили священника?
– Я только сегодня их получил, а отец Нолан совершил обряд вчера вечером. Да и какое значение это имеет для бедной женщины? Ее похоронили по христианскому обычаю.
Мэр кивнул и вернул бумаги.
– У отца Нолана могут быть неприятности, – сказал он. – Молодой священник допускает такую ошибку. Епископу это совсем не понравится.
– Епископу не обязательно знать об этом, – сказал Марлоу.
Калахан задумчиво посмотрел на него, но промолчал.
– В следующем году намечаются выборы, – продолжил Гарри.
– Как тому и следует быть, – кивнул Джим Калахан.
– Конечно, – согласился Марлоу, – и кандидат обычно нуждается не только в голосах, но и в финансовой поддержке.
– А я не рассказывал вам, как встретился с вашим отцом? – улыбнулся Джим.
– Нет, не рассказывали, но отец сам частенько упоминал об этом. Он не раз говорил мне, как вышвырнул вас из кабинета.
– Это правда, – кивнул Джим. – У вашего отца был бешеный темперамент, его даже принимали за ирландца. Я всего лишь попросил у него небольшую сумму для финансирования предвыборной кампании. Это было двадцать лет назад, тогда я работал в муниципалитете. И знаете, что он мне сказал в ответ? – Марлоу покачал головой. – Он поклялся, что если меня когда-нибудь выберут хоть на должность ловца бродячих собак, то он с семьей уедет отсюда. Ему бы очень не понравилось, узнай он, что вы решили участвовать в финансировании моей предвыборной кампании.
Но Марлоу оказалось не так просто сбить.
– Мой отец – это мой отец, и я его
– У вас ведь есть дети? – заметил Джим Калахан.
– Мальчик, – быстро ответила Джеральдина, – ему восемь лет.
– Возможно, что когда-нибудь и женщины будут голосовать, – улыбнулся мэр. – Так что если эта девочка уедет отсюда, я лишусь, по крайней мере, одного голоса.
– Обещаю вам, господин мэр, что если такой день наступит, все женщины нашего дома отдадут свои голоса за вас, – уверила его Джеральдина.
Улыбка мэра стала еще шире.
– Слабость политиков заключается в том, что они всегда идут на сделки, – сказал он.
На следующий день секретарь мэра Тимоти Келли появился в банковском кабинете Марлоу, где ему был вручен чек на пятьсот долларов. Он предложил Марлоу переговорить с судейскими из муниципального суда. Удочерение было оформлено – быстро, тихо и вполне законно. Уходя, Марлоу оставил судье свидетельство о рождении на имя Катрины Остерлааг.
Взамен в кармане у него лежало свидетельство о рождении его дочери Рины Марлоу.
4
Джеральдина Марлоу сидела в парусиновом кресле под большим зонтиком, воткнутым в песок, и медленно обмахивалась веером.
– Не могу припомнить такого жаркого лета, – сказала она. – Сейчас даже в тени, наверное, около сорока. – Ее муж сидел в соседнем кресле, погруженный в «Бостонскую газету», которая приходила к ним с однодневным опозданием. – Ты что-то сказал, Гарри?
Гарри отложил газету и посмотрел на жену.
– Что Вильсон круглый идиот.
– Почему ты так говоришь, дорогой?
Гарри сердито схватил газету.
– Говорит, что поедет в Европу, посетит Лигу Наций, и мир будет обеспечен.
– А я думаю, что это очень хорошо, – мягко возразила Джеральдина. – Нам так повезло, что Рональд слишком молод для армии, в следующий раз все может быть иначе.
– Следующего раза не будет, с Германией покончено навсегда. Да и что они могут нам сделать? Они ведь находятся на другом берегу океана. Мы можем сидеть здесь и спокойно наблюдать, как они будут истреблять друг друга, если надумают начать новую войну.
Джеральдина пожала плечами.
– Тебе лучше сесть поближе под зонтик, ты же знаешь, как ты быстро обгораешь на солнце.
Гарри приподнялся, подвинул кресло и снова погрузился в газету. Внезапно перед Джеральдиной появилась Рина.
– После еды уже прошел час, мама, можно я пойду купаться?
Джеральдина посмотрела на Рину. Она очень выросла за это лето, и трудно было поверить, что ей всего тринадцать.
Рина была высокой для своего возраста и почти догнала брата, которому было уже шестнадцать. Ее волосы, выгоревшие на солнце, были абсолютно белыми, а лицо загорело настолько, что миндалевидные глаза казались на нем яркими пятнами. У нее были длинные красивые ноги, начавшие округляться бедра и налитые груди, выглядывавшие из купальника, который был уже ей явно мал.