Салат из креветок с убийством
Шрифт:
— Выбил?
— Да ты что, Борис? Я знаю, ты не любишь Горелика, но он никогда…
— Когда я был стажером, то выезжал с ним на происшествия, и он на моих глазах…
— Ну, это, наверно, при задержании. Если человек сопротивляется, то приходится и силу применить, или ты сторонник этого вашего русского писателя?
— Которого? — удивился Беркович.
— Ну, который выступал против насилия.
— Лев Толстой? — догадался старший инспектор. — Нет, я не поклонник Толстого и вовсе не против того, чтобы применять силу. Но…
— Мы будем обсуждать методы Горелика, или
— Не будем, — согласился Беркович, — инспектора все равно не переделаешь. Значит, Битнер сказал, что не прошло и пяти минут после того, как Хелен выпила вино, в котором был яд…
— Да, и ей стало плохо. Битнер, судя по всему, человек хотя и мстительный, но слабохарактерный. Он думал, что яд — это нечто тихое. Выпил, упал и умер — как в кино. А когда началось такое… И еще истошные крики… В общем, Битнер впал в оцепенение, он видел, как Хелен умерла, и не нашел в себе сил сбежать. Дальше все ясно. На крик прибежали соседи, вызвали полицию… Жаль, конечно, что ты вечером не дежурил, — завершил старший инспектор свой рассказ, — имел бы возможность понаблюдать Горелика в его звездный час.
Похоже, что звездный час Горелика и самому Хутиэли удовольствия не принес. Беркович понимал коллегу — характер у инспектора Горелика был склочным, работал он не то чтобы спустя рукава, напротив — очень аккуратно и дотошно, но почему-то в трех случаях из четырех попадал пальцем в небо, и дела, которыми он занимался, приходилось направлять на доследование. Берковичу тоже пару раз приходилось этим заниматься — удовольствие ниже среднего…
— Где сейчас задержанный? — спросил он.
— Наверно, все еще на месте, в квартире убитой, — сказал Хутиэли. — Бокал, из которого пила женщина, разбился, остатки вина вылились на журнальный столик, но Рону удалось собрать немного для анализа. А Горелик недавно звонил и сказал, что с убийцей все ясно, получено полное признание.
— Если я быстро, то могу успеть? — вскочил с места Беркович.
— Успеть? — удивился Хутиэли. — Куда? Послушай, зачем тебе это надо, ты что, Горелика не знаешь?
Но Беркович уже скатывался по лестнице. Во дворе дремал за рулем патрульной машины Ицик Финкель, только что доставивший Берковича из дома.
— Полный вперед! — скомандовал старший инспектор и только после того, как ничего не соображавший Финкель вписал машину в левый ряд на дерех Намир, подумал о том, что не спросил адреса. Впрочем, это оказалось самой легкой проблемой из всех, какие предстояло решить. К дому, где жила Хелен Гринберг, подъехали пять минут спустя. У подъезда толпились зеваки и стояли две полицейские машины.
Поднимаясь на третий этаж, Беркович подумал, что вряд ли сумеет объяснить Горелику вразумительно свое появление.
— Это ты! — воскликнул Горелик, излучавший неумеренную радость по поводу того, что дело оказалось таким легким. — Что тебе здесь делать, Борис? Я уже закончил.
— Да я просто посмотреть… — пробормотал старший инспектор, оглядывая салон. Все здесь было так, как и описывал Хутиэли. На журнальном столике стояла бутылка полусухого “Кармеля”, оба бокала, из которых пили убитая и убийца, были перевернуты, а у одного из них отломана ножка. Ваза и фрукты валялись на полу, коврик, который должен был, видимо, лежать у дивана, оказался перекинутым через ручку кресла…
Женщина, лежавшая на диване, была очень красива — крупные, рельефные черты лица, пышная прическа, которая была теперь в полном беспорядке. На лице застыло страдание.
Не обращая внимания на инспектора (впрочем, Горелик тоже делал вид, что не замечает присутствия коллеги), Беркович обошел салон по периметру, поднял с пола и положил на крышку телевизора женскую сумочку, предварительно заглянув внутрь и не найдя, видимо, ничего интересного, потом опустился на колени и заглянул под диван. Неизвестно, что он там увидел, но, поднявшись на ноги, Беркович выглядел так, будто таинственные силы только что сообщили ему на ухо очень приятное известие.
— А все-таки, — сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь, — может, я могу переброситься с задержанным парой слов?
— Черт возьми! — неожиданно вспылил Горелик. — Ты же прекрасно знаешь, что я не могу тебе этого запретить, так зачем спрашивать?
Задержанный по подозрению в убийстве Натан Битнер сидел на кухне под присмотром двух полицейских. Вид у бедняги был жалкий: круги под глазами, бегающие по столу пальцы, затравленный взгляд… Беркович сел перед ним и минуту молчал, вглядываясь в лицо человека, только что убившего свою подругу.
— Скажите, — обратился он наконец к Битнеру, который вздрогнул, услышав вопрос, — скажите, кто надоумил вас убить Хелен?
— Что? — недоуменно спросил Битнер.
— Я думаю, — спокойным голосом, стараясь не вызвать у Битнера резкой реакции, продолжал Беркович, — что вы, человек, вообще говоря, тонкой душевной организации, не могли сами додуматься до того, чтобы… Согласитесь, если бы вы хотели расправиться с Хелен из-за того, что она вам изменила, то сделали бы это сразу, верно? Обычно в таких случаях никто не ждет три месяца, это ведь состояние аффекта, когда… Да что я вам рассказываю, вы сами все это испытали!
Битнер поднял на Берковича пустой взгляд, подумал и сказал:
— Я еще мог бы простить, если бы с мужчиной. Но с женщиной!
— Ага! — удовлетворенно воскликнул Беркович. — Значит, вы думали сначала, что Хелен изменила вам с мужчиной, как и положено красивой женщине. А она, оказывается… И давно вы это поняли?
— Вчера…
— Так, — кивнул Беркович. — Уже теплее. Кто вам об этом сказал?
— Клара… Клара Шимон. Ее подруга.
— И вы решили отомстить? Сами решили?
— Сам, — резко сказал Битнер.
— Откуда вы взяли яд?
— Послушай, Борис, — раздался голос Горелика, — все это я уже спрашивал. Яд он взял в шкафчике на кухне. Здесь, в этой квартире. Флакон был у Хелен, для чего-то она его держала, теперь уж не узнаешь, мертвые, как ты понимаешь, молчат. А этот сначала делал вид, что ничего не знает, но когда я показал ему бутылочку, сразу признался.
— Ага, — пробормотал Беркович, — я так и думал.
— О Боже! — неожиданно разрыдался Битнер и начал биться лбом о кухонный стол. — Я убил ее! Как я мог ее убить?!