Салават-батыр
Шрифт:
— Ну хорошо. Положим, он победит, отнимет у нее тэхет [62] , а нам-то, башкортам, какой от этого прок?
— Тут про все написано, — отвечал Салават, тыча пальцем в манифест. — Петр-батша обещал нам волю дать и земли-воды наши вернуть.
— Иншалла! — воскликнул кто-то. И толпа возбужденно загудела.
— Услышь, Ход ай, наши молитвы!
— Неужто нам и впрямь суждено опять своей земле хозяевами быть?!.
Много повидавший в должности старшины Юлай хорошо понимал, что радость его сородичей преждевременна.
62
Престол.
— Вы как та самая килен, что свекрови платье сшить обещала, не успев еще ни нити спрясть, ни ткани соткать. Рано нам радоваться, йэмэгэт. Я ведь
— Кому ж тогда верить? — вздохнул Арыслан-мулла, разводя руками.
— Время покажет, — не раздумывая, ответил Юлай.
Люди притихли. Салават, чувствуя, что отец прав, засомневался. И правда, кому же теперь верить, Рейнсдорпу или обещаниям Петра-батши?
63
Лжецарь, самозванец.
В поисках истины Салават объездил все окрестности, но так ничего и не выяснил. Те, кто был за царицу, уверяли, что человек, взбаламутивший казаков, вовсе не Петр-батша и что настоящая фамилия его Пугачев. Казаки же утверждали обратное, будто бы их атаман как раз и есть скрывавшийся до сих пор бывший российский император Петр Федорович Третий.
Видя, что Салават не находит себе места и сторонится их, Зюлейха и Гюльбазир терялись в догадках. Заподозрив неладное, они вынуждены были обратиться к свекрови:
— Кэйнэ, что-то твой сын охладел к нам в последнее время.
— Может, он себе еще одну жену приглядел?
Азнабикэ удивилась:
— С чего вы это взяли?
— Ну как же. Толком с нами не разговаривает, про детей как будто забыл. Не ласкает, как прежде, — сказала Зюлейха.
— Да, что-то непонятное с ним творится, — закивала головой ее кюндаш Гюльбазир.
— А вы не пробовали с ним переговорить? — невозмутимо спросила свекровь.
— Так ведь он к нам даже не подходит.
Азнабикэ обхватила за плечи обеих и с улыбкой сказала:
— Ладно, невестушки. Не горюйте. Сперва я сама все разузнаю, а потом к вам загляну.
Она тут же вышла на улицу и пошла искать Салавата.
— Улым, — окликнула она, увидев сына.
— Да, эсэй?
— У тебя все хорошо? Ты не захворал?
— Не захворал. А почему ты спрашиваешь?
— Потому как я вижу, что ты сам не свой.
— Да нет, эсэй, я такой, как всегда.
— В том-то и дело, что не такой, улым. Изменился ты в последнее время. Ты, часом, не влюбился?
Салават низко опустил голову и, не смея взглянуть матери в глаза, спросил:
— Зачем тебе это, эсэй?
— Ну как же, улым! Ведь я мать. Я должна знать, о чем сын мой тужит. И невестки за тебя беспокоятся.
— Нет причины, чтобы беспокоиться, ни у тебя, ни у них. Зюлейху и Гюльбазир я не разлюбил и ни в кого больше не влюблялся. У меня совсем другие заботы, эсэй.
— Какие? — встревожилась Азнабикэ.
— Никак не могу допытаться, кто такой Пугачев, которого все клянут. Может, он и впрямь батша?
— Ах, вон ты про что, улым. Мне про того человека отец твой рассказывал… — тихо сказала мать и покачала головой. — Эй, балам, нам-то с тобой какая разница, настоящий он батша или нет.
— Как же, эсэй! — горячо воскликнул Салават. — Он ведь слово дал вернуть нам, башкортам, наши земли-воды и волю. Да я за такого человека в огонь и воду пойду, если потребуется. Жизни своей не пожалею, эсэй!
Я не знаю Пугачева, Не видал его лица. Он пришел к нам в степи с Дона. Кто же он: казак ли, царь? Все равно: батыр он русский, За народ он, сердцем яр. Бьет чиновников царевых, Генералов и бояр. Он дарует нам свободу На родной земле везде. Может птицей виться в небе, Плавать рыбою в воде. И64
«Песня о русском богатыре». Перевод Вл. Филова.
Азнабикэ не стала с ним спорить.
— Великая у тебя цель, улым, — сказала она, с почтением и нежностью глядя на сына, и тихонько пропела ему:
Ух да ох — одинокая стонет сова — Странника печальная подруга. Кому только ложем она не была, Трава пустынного луга? Оседлав аргамака, жестокий хан Кого пешим не водил за собой он? И где только голову не слагал Башкорт-егет, славный герой. За пазухой птица вьет гнездо, Комары да мухи в усах кишат, Батыр, бесстрашно принявший бой, На поле брани остался лежать. Если верный конь будет рядом со мной, Если доброго молодца встречу в пути я, Не скажу, что друзей нет, что враги — толпой. Цепями сковать себя я не дам и не склоню головы, Недаром зовусь я батыром. Драться буду до победного крика иль до последнего вздоха, Отважно биться, не ведая страха. Благословенья испросив у Аллаха, За врагом пойду и за все ему отомщу.— Я понял, что ты на моей стороне, эсэй, — обрадовался Салават, с благоговением прослушав кубаир. — Спасибо тебе, родная моя, за поддержку!
— Да поможет тебе Аллах свершить задуманное, улым, — Азнабикэ потрепала сына по щеке и поспешила к невесткам, чтобы поскорее успокоить их.
III
Узнав о том, что Емельяну Пугачеву удалось-таки взбудоражить яицких казаков, Екатерина Вторая пришла в ярость.
— Уж десять с лишним лет минуло, как не стало безумца нашего — Петра Федоровича, а от самозванцев прямо-таки житья нет. Мало их было, так вот нате-ка вам, еще один такой выискался! Облапошил таких же, как он сам, невеж да к бунту склонил.
Сказав это, царица распорядилась изловить и наказать преступника.
Когда до Екатерины Алексеевны дошли вести о том, что тот по-прежнему находится на свободе и все больше наглеет, она не на шутку встревожилась. Императрица понимала, что если Пугачева не схватят в самые короткие сроки, мятеж может принять еще больший размах.
Ища выход из сложившейся ситуации, Екатерина не переставала недоумевать: ее несчастного мужа нет в живых с 1762 года, а казаки как будто никогда о том и не слыхивали. А может верить не хотят? После кончины Петра Третьего был подготовлен манифест, с которым должны были ознакомить среди прочих и жителей Оренбургской губернии. Она и сейчас отчетливо помнит, как ставила свою подпись под текстом, в котором было отмечено, что, несмотря на все усилия лекарей, долгие годы страдавший геморроидальными коликами бывший император Петр Третий оставил по воле Господа этот свет.