Сальери
Шрифт:
«Эта первая опера, вышедшая из-под пера семнадцатилетнего молодого человека, стала большим сюрпризом для его учителя Сальери, который с 1811 года не прекращал проявлять к нему всё возрастающий интерес. Многие описывали Сальери слишком темными красками <…> однако это был человек любезный и благожелательный, остроумный, плодовитый на разного рода анекдоты и веселые рассказы; да, он мог легко вспылить, но и успокаивался он также быстро. Он не завидовал и не противостоял Моцарту» {242} .
Уже упомянутый биограф Шуберта Б. Г. Кремнев описывает его взаимоотношения с Сальери следующим образом:
«Шуберта Сальери встретил ласково. Маленький толстенький подросток, неловко переминающийся с одной короткой ноги на другую, беспокойно перебирающий пальцами вытянутых по швам рук, раздобрил его. Улыбнувшись, что случалось с ним редко, он усадил мальчика в глубокое кресло, и тот утонул в нем. Вобрав короткую шею в плечи, сидел он, прижавшись к пропахшему пылью плюшевому подлокотнику, и боязливо поблескивал стеклами очков. А по комнате легким, пружинящим шагом ходил сутулый старик, остроколенный и тонконогий, в старомодном черном фраке, черных панталонах и черных чулках. Ни дать ни взять — ворон, нахохленный и древний.
Но вот он подошел к роялю и, не присаживаясь на стул, заиграл.
Аккорд. Другой. Третий. Могучая музыка. Словно поступь богов. Слушая ее, не думаешь ни о чем. Даже о страхе перед этим суровым стариком, так похожим на зловещую птицу. Да и он уж не тот, что был. Музыка и его переменила. Он кончил играть. Но музыка, кажется, всё еще звучит в нем. Лицо смягчилось. Глаза светятся силой. Рука, сухая и жесткая, мягко ерошит твои волосы. А голос, тоже мягкий, тихо произносит:
— Маэстро Глюк! “Орфео”!.. А сейчас — смотреть партитура… Читать, изучивать…
Уроки с Сальери становились всё чаще. И всё продолжительнее. Учитель был доволен учеником, ученик — учителем. Перед Шубертом, восхищенным и потрясенным, раскрывались глубины глюковских образов. Мощных, могучих, ошеломительно правдивых. Это было новое искусство, хотя и созданное в прошлом столетии. И тайны его постигались почти что из первых рук. Вряд ли кто-либо другой, кроме Сальери, смог бы лучше истолковать смысл той или иной музыкальной идеи и нагляднее показать путь, по которому автор шел к воплощению ее.
Сальери признал в Шуберте редкий талант. Даже он, скупой на слова и особенно на похвалы, не мог удержаться от пылких пророчеств, предрекая Францу блестящее будущее.
К нему Сальери и готовил своего ученика. С кротовьим упорством. И, разумеется, на свой вкус и манер.
Для него идеалом композитора был оперный композитор, а образцом музыкального творчества, если не считать Глюка, — итальянская опера. Он поставил себе целью подготовить из Шуберта оперного композитора. Для этого он заставлял мальчика штудировать тяжелые фолианты старых оперных партитур, писать музыку на тексты старинных итальянских либреттистов, изображать в звуках давно умолкнувшие и неведомые мальчику страсти, подчас ходульно и выспренне выраженные на чужом и абсолютно непонятном языке.
Всякую попытку петь своим голосом он строго пресекал. Всякое отклонение от стародавних правил беспощадно преследовал. <…>
Стоило в этой алгебре звуков, созвучий и ритмических фигур прорваться чему-то живому, как нотный лист покрывался красной сыпью исправлений. Карандаш учителя свирепо носился по строчкам — вычеркивал, выправлял, вписывал. И только когда усеченное отпадало, а оставшееся приводилось к норме, освященной традицией и законом, Сальери удовлетворенно хлопал Шуберта по спине и угощал шоколадом с воздушным пирожным.
Это не мешало ему в следующий раз недовольно морщиться при виде сочинений ученика. Не спасало даже отлично, по строжайшим правилам выполненное задание.
Не показать же написанное в конвикте Шуберт не мог. Ведь именно оно было своим, вылившимся из души. С кем другим поделишься сокровенным, как не с учителем, любимым и уважаемым.
Но с течением времени Шуберт скорее интуицией, чем умом, постиг простую и мудрую истину — не всё, что отвергает учитель, плохо. Больше того, раз старик недоволен, значит, то, что написано, хорошо. Слишком различны вкусы и приверженности. Веку нынешнему не идти об руку с веком минувшим. Учитель — наивысший судья — не принимает тебя. Значит, будь сам себе судьей и учителем. Перенимай то, что полезно, — технику, прием, ремесло. И отбрасывай то, что вредно. Если самое близкое тебе чуждо ему, стой на своем. Твердо и нерушимо. Как скала и твердыня. Подобно царю Давиду в псалмах его. Пусть это вызовет гнев учителя, он лишь укрепит тебя в твоей правоте.
С особенной неприязнью относился Сальери к песням Шуберта. Меж тем Шуберт всё больше и больше сочинял их. Народная песня, свежая и благоуханная, как росистый луг на заре, рождала в нем радость и тревожное беспокойство, столь потребные для творчества. Протяжные и переливчатые песни моравских деревень, искрометные польки и фурианты чехов, словно фамильный талисман, передававшиеся из поколения в поколение веселые и трогательные песенки венских предместий составили ту благодатную среду, которая питала и поила его» {243} .
Странный все-таки человек этот Б. Г. Кремнев! До чего же у него всё черно-белое и не имеет ни малейших оттенков! С другой стороны, и работал он в странное время, когда всё вокруг было исключительно черным или белым, а посему оставим его в покое. Возвращаясь к Сальери и Шуберту, отметим лишь, что последний, всегда считавший себя учеником итальянского маэстро и подписывавшийся как «ученик Сальери», щедро вознаградил своего учителя, посвятив ему Десять вариаций для фортепиано, цикл песен на слова Гёте и три струнных квартета. Кстати, эмигрировавший в 1981 году в США журналист и переводчик Азарий Мессерер с полным основанием написал, что Шуберт «просто обязан Антонио Сальери своей карьерой. Семья была не в состоянии оплачивать обучение и пансион Франца, и Сальери не только сам занимался с ним бесплатно, но еще и учредил для него стипендию. Подумать только: не будь Сальери, мы никогда не узнали бы музыки гениального Шуберта!» {244} .
Адам Лист, отец Ференца Листа, родившегося в 1811 году, с радостью принял предложение пожилого маэстро Сальери обучить одаренного мальчика гармонии, чтению партитур и сольфеджио. Юный Лист беззаботно жил в Венгрии, но потом благодаря Сальери, который принял участие в судьбе гениального ребенка, перебрался в Вену Семья Листа переехала в австрийскую столицу в мае 1822 года, и Ференц тут же поступил на обучение к Сальери, который «продемонстрировал живую привязанность к маленькому виртуозу» {245} .