Салка Валка
Шрифт:
Салка Валка сидит у окна и с сожалением думает о хороводах, которых она не водила, о песнях, которые ей не пришлось петь, о стихах, которых она не сочиняла, об ушедшем безвозвратно детстве.
А маленькие девочки вновь собрались в кружок, они придумывают новые стихи, новые танцы, новые мелодии.
Кайра прилетела домой вместе с морскими ласточками, а зимние чайки перекочевали в горы. Там, на голых уступах утесов, над самой пропастью, они кладут яйца. Как красивы движения птицы, как стремительно трепетание крыльев, когда она парит между небом и землей над заливом, выгоном, и ничто так не захватывает, как мгновенное ее замирание в воздухе. Но вот она одним взмахом крыльев
Кто-то постучал в дверь. Три скромных удара — во имя отца, сына и святого духа, которые живут в сердце обитателей этого местечка и владеют их умами испокон веку. Салка Валка открыла дверь.
— Добрый день, дорогая Сальвор.
На пороге появился маленький щупленький старичок с посиневшими, дрожащими руками. Руки его костлявы, испещрены синими жилками. Мелко трясется неопрятная седенькая бородка. На нем залоснившиеся брюки, какой-то невообразимый пиджак и на ногах полуразвалившиеся ботинки. Весь его облик красноречиво говорит о том, что старик обладает бессмертной душой и надеется обрести вечное блаженство в царстве божием.
— Прошу любить и жаловать — перед тобой кадет Гудмундур Йоунссон.
— Здравствуй, здравствуй, заходи, — говорит девушка дружелюбно. Гвендур ее старейший друг в этих местах.
Это он однажды зимним вечером высадил ее на этот берег С тех пор много воды утекло.
— Что ж, вот и у меня воскресный гость. Как живешь, как себя чувствует жена? Она, бедняга, всю зиму прохворала. А как сейчас — ей лучше?
— О да. Ей, конечно, лучше. Удивительно, все в конце концов становится лучше. Теперь она может встать сварить кашу и даже приготовить рыбу.
— Присаживайся, Гвендур, — предлагает девушка. — Сегодня воскресенье, посиди со мной, выпьем кофейку.
— Не стоит, зачем же, — говорит он скромно и с достоинством, как положено по местному ритуалу.
Старик сел и положил на пол сильно поношенную и заштопанную во многих местах фуражку. Его несчастные руки продолжали дрожать.
— Да, я всем говорю, — начал он, оглядывая ее сильную, молодую фигуру своими старческими глазами, — и всегда буду утверждать: увидев тебя здесь в первый раз несколько лет назад, я сказал себе: из этой девчонки выйдет толк, она многого добьется в жизни. Я знаю, ты извинишь старику эти ненужные воспоминания о старых временах. Но, как видишь, я правильно предсказал. Я теперь слаб и болен, особенно последние три года, и едва могу вытереть себе нос. Но как бы там ни было, независимо от того, как идут дела у меня и моих домашних, таких же несчастных созданий, как я сам, одно совершенно ясно: ты у нас настоящая героиня в поселке, ты стоишь любого парня.
— А ты мастер делать комплименты, — сказала Салка Валка.
— Ну нет, — возразил старик. — Где уж мне, я прожил в этих местах более шестидесяти лет.
— Да, немало ты повидал на своем веку.
— Да, дорогая, я здесь состарился. И за какую только работу не брались мои руки! Тут, на этом берегу, я произвел на свет целую кучу детей, все они разбрелись, кроме одного. Были у меня свои мысли, надежды. Отрадно видеть, что молодежи удается осуществить свои мечты. Мне-то не посчастливилось. Я вставал с зарей, забрасывал сети, вечером возвращался с рыбой, ночью чистил и потрошил ее. Могу сказать тебе, что за все шестьдесят лет я ни одного дня не сидел сложа руки, но мне не удалось осуществить ничего из своих стремлений. Сейчас я уже стар и дряхл и ни на что
— Да, Гвендур, один старик сказал как-то: мало радости сознавать, что ты всю жизнь денно и нощно гнешь спину только затем, чтобы голодным и голым отправиться в преисподнюю.
— Не думай, что я хочу упрекнуть кого-нибудь. И меньше всего, конечно, нашего создателя, — сказал кадет Гудмундур Йоунссон. — Что говорить, он всегда был милостив ко мне и к нашему местечку. Все забыли наш поселок, а он по крайней мере помнил о нас и послал сюда благословенную Армию спасения и превратил наше местечко в землю обетованную. Не его вина, что Армия принесла нам только беду. Все может принести беду, как говорят люди. И прекрасное, и низкое.
— Да, — задумчиво согласилась девушка. — Никогда не знаешь, откуда придет беда.
— Что касается меня, то мне не на что жаловаться. Сетовать на судьбу было бы несправедливо с моей стороны. Ко мне все хорошо относятся, жена шорника даже дала нам посевного картофеля для нашего огородишка. Мне стыдно признаться, но свой посевной картофель нам пришлось съесть. Ты же знаешь, старуха была очень плоха. Одной ногой стояла в могиле. У меня не было другого выхода, и я стал давать ей по картофелине. После этого она поправилась. Вдвоем мы получаем пенсии тридцать крон в год. Благодаря этому мы еще не сели на шею прихода. Так что нам не на что роптать. — После короткой паузы он добавил: — Само собой разумеется, что после того, как цена на табак подскочила до десяти крон за пачку, от нашей пенсии не так уж много остается.
Салка Валка смущенно смотрела на своего гостя. Глаза у него были выцветшие, руки дрожали, а на кончике носа висела большая прозрачная капля. Он окинул взглядом ее комнату. При жизни стариков здесь была кухня, но теперь печку убрали. Салка Валка пользовалась примусом. На месте печки стоял красивый комод, на нем фотографии в рамках. На стене висела картина, изображающая лес где-то в чужих краях. Тут же висел красивый календарь. В комнате стояли два полированных стула, купленных в магазине.
С такой же почтительностью старик оглядел саму девушку. Ее коротко подстриженные волосы, коричневый свитер, плотно облегающий фигуру, серые брюки, несмотря на воскресный день, лучистые голубые глаза и полные губы. Вероятно, рядом с ней он показался себе совсем ничтожным и, сокрушенно покачав головой снова принялся за свое:
— Я всегда говорил, и никто меня не переубедит, — приехать сюда с Севера, в это заброшенное местечко, бедной маленькой девчонкой, а теперь иметь свой дом огород, да еще владеть лодкой на паях — я не говорю уж об этом комоде, по-моему, это самый красивый комод в поселке, — все это превосходит человеческое понимание. Что и говорить, кадет Гудмундур Йоунссон не чета тебе.
— Что-то другое у тебя на уме, дорогой Гвендур. Ты не за тем пришел, чтобы рассыпаться в комплиментах перед такой безбожницей, как я. Видишь, я даже в воскресенье щеголяю в брюках.
— Чудесная весенняя погода на дворе, — уклончиво ответил гость и после короткой паузы добавил: — Что касается христианской веры, то я всегда был такого мнения, что ты превзошла всю молодежь в поселке, как парней, так и девчат, — независимо от того, что ты носишь. Я в этом твердо убежден, и никто меня не переубедит. У нас в поселке давно уже нет Армии спасения, и многим можно простить, если у них нет такой твердой веры, как прежде.
— Ты забыл, что у нас есть новый пастор, — сказала Салка Валка.