Салют из тринадцати орудий
Шрифт:
— Я тоже в восторге от музыки, никто так не любит мелодию, как я. Но я всегда утверждаю, что довольство — лучшее богатство, вы со мной согласны? И я отношусь к числу тех занятных людей, от которых нет никакого проку без хорошего сна ночью. Я уверен, что капитан не знает, насколько проницаемы стены каюты, я имею в виду для звука, но надеюсь, вы будете так добры, чтобы намекнуть ему, очень тонко и дипломатично намекнуть.
— По поводу того, что довольство — лучшее богатство, судья, позвольте отметить, что это противоречит мнениям всех достойных людей с древнейших времен. Подумайте о пирах в «Паралипоменоне», у Гомера и у Виргилия. Их готовили и на них пировали вовсе не дураки. Что же
Джонстон побагровел от ярости и заверил, разворачиваясь:
— Тогда я сделаю это сам.
За обедом он этого не сделал, хотя очевидно собирался с духом, а друзья внимательно на него смотрели. Новости достигли Джека вечером, когда фрегат пробирался через пролив между островами Банка и Суматра, местами не доходивший и до десяти миль в ширину.
Ветер неудобный — то с одного берега, то с другого. Хотя зрелище лесов с каждой стороны, разделенных полосой небесно-синего моря, оказалось приятным для пассажиров (Стивен был почти уверен, что видел в подзорную трубу с грот-марса суматранского носорога), но постоянное лавирование, непрерывные крики лотового с русленя, иногда сообщавшего о глубине меньше пяти саженей, и вероятность наткнуться на не обозначенную на карте мель сделали этот фрагмент плавания непростым и хлопотливым для моряков. Джеку пришлось сбегать в каюту, дабы свериться с предупреждениями в записках Маффита, и в это время он услышал, как Киллик в дальней каюте живописует Бондену «этих старых пердунов» и то, как они занудствуют насчет музыки.
Помимо окрика «Отставить!», он не обратил на это внимания, слишком озабоченный скалами, но информация засела в глубинах его сознания и всплыла оттуда после боевой тревоги, когда каюты уже снова собрали, а из орлопа подняли футляр со скрипкой.
— Киллик, сходи и узнай — удобно ли его превосходительству, если я ему нанесу визит.
Его превосходительству было удобно, и Джек сразу же отправился к нему.
— Дорогой мистер Фокс! Прошу прощения, я не представлял, что мы создаем столько шума.
— А? — изумился Фокс. — Ах, вы про музыку. Прошу вас, не беспокойтесь ни в малейшей степени. У меня действительно нет музыкального слуха, но я прекрасно справляюсь с помощью маленьких шариков воска. Сквозь них я слышу лишь что-то вроде неопределенного жужжания. Его я нахожу скорее приятным, чем нет, и усыпляющим.
— Не могу выразить своего облегчения. Но ваши спутники...
— Я искренне надеюсь, что они не создают шумиху, особенно после того как вы проявили столько терпения, размещая их и их припасы. Они с трудом понимают, как надо себя вести. Ни разу не путешествовали на военном корабле, лишь на судах Компании. Там-то они, конечно, важные персоны. Я пытаюсь держать их в узде, но они не способны что-либо понять. Один из них сегодня утром посылал за Мэтьюрином... Корабль что, остановился?
— Да. На ночь мы встали на якорь. Не рискну я идти проливом ночью, когда на борту Цезарь, ну, или его представитель, и все его сокровища.
Джек Обри редко делал комплименты, но искренняя благодарная реакция Фокса его по-настоящему порадовала, тем более что оказалась неожиданной. На деле он не рискнул бы идти через пролив в любых условиях. И без того неторопливое и беспокойное плавание еще больше осложняли сильные разнонаправленные течения. «Старые пердуны» оставались, тем не менее, полностью равнодушными ко всему этому — будто бы путешествовали в карете по накатанной дороге. Никто из них не рискнул напрямую приняться за Джека, но зато лишили всякой радости жизнь Филдинга.
На Флеминга пожаловались за то, что он не дал Лодеру поговорить со стоявшим у штурвала рулевым старшиной; ему ставили на вид, что ежедневный спуск багажа в трюм доставляет крайние неудобства, а последний раз футляр для карандашей и ценный веер Крэбба не вернули на должное место, он не меньше получаса их искал. А еще каждый вечер в проливе, когда корабль вставал на якорь, Джек давал матросам возможность петь и плясать на полубаке, чтобы расслабиться после напряженного дня — еще один повод для жалоб. Но чаще всего речь шла об их слугах, вынужденных ждать своей очереди на камбузе. К ним обращались с грубыми шутками, иногда даже с неприличными жестами и выражениями.
В любом случае, Джек оказался далеко вне их досягаемости. Он со штурманом большую часть дня проводили на фор-марсе с пелькомпасом, подзорной трубой и мичманом в роли зажима для бумаг. Они заметили, нанесли на карту и обошли ряд опасных мест. Когда фрегат пересекал отмель, делавшую выход из пролива столь трудным, если не попасть в фарватер (они уже выходили в Южно-Китайское море), то обнаружили еще одну характерную для этих вод опасность. От наветренного острова, который Хорсберг назвал Кунгит, а Маффит — Фунгит, отчалили два крупных малайских проа. Они несли балансиры, и с ветром в галфвинд приближались очень быстро. Уже можно было разглядеть, что их длинные тонкие корпуса наполнены людьми в удивительно большом количестве, даже с учетом их намерений.
Их цель была совершенно очевидной: пиратство в здешних краях — это образ жизни. Хотя корабли размером с «Диану» редко становились их жертвой, но такое иногда случалось, и даже успешно.
— Мистер Ричардсон, — позвал Джек.
— Сэр? — последовал ответ.
— Приготовьтесь по моей команде выкатить орудия как можно быстрее. Матросам укрыться.
Проа разделились, одно зашло с левой раковины, другое — с правой. Приближались они осторожно, обезветривая паруса. Напряжение росло. Орудийные расчеты скорчились у пушек, по-кошачьи замерев. Но нет, ничего не случилось. Проа поколебались, решили, что это настоящий военный корабль, а не замаскированный купец, привелись к ветру и убрались прочь. Над орудийной палубой раздался всеобщий вздох, и все отложили гандшпуги.
По какой-то причине это приглушило на несколько дней жалобы «старых пердунов». Очень кстати — на экваторе «Диане» пришлось свернуть с курса «индийцев» и идти неизученными мелкими водами, пересекаемыми только проа да джонками с их ничтожной осадкой. Фрегат же с текущими запасами имел осадку в пятнадцать футов девять дюймов по корме. Быть может, они смутно представляли себе всю серьезность. В такой атмосфере брюзгливые слова могли нарваться на резкий ответ.
Но даже так Джек был рад избавиться от них в конце плавания, завершившегося просто прекрасно. После ночи движения под зарифленными марселями при едва заметном ветре вдоль параллели, с постоянно опускаемым лотом, рассвет открыл им идеальный выход к суше — большой, безошибочно узнаваемый вулканический остров прямо под ветром, и достаточно ветра, чтобы завести корабль в гавань.
Джек, тем не менее, ограничился зарифленными марселями. Он хотел заранее предупредить малайцев о своем прибытии, хотел дать кораблю и миссии достаточно времени на подготовку, а еще хотел позавтракать с комфортом.
Это он проделал вместе со Стивеном, Филдингом и юным Харпером. После они вернулись на переполненный квартердек — Фокс, его спутники и все офицеры уставились на значительно приблизившийся Пуло Прабанг. Взирали они в тишине — кроме дыхания ветра в снастях слышался только размеренный голос лотового: «Глубже двенадцати, глубже двенадцати, двенадцать с половиной». Зрелище, без сомнения, захватывающее.