Сама себе враг
Шрифт:
Господи, как же я была непрозорлива! Почему я не предостерегла его, почему не заметила туч, собирающихся на горизонте и грозящих нам страшными бурями?!
Когда король приехал в Шотландию, чтобы короноваться, он по своему обыкновению поступил так, как ему хотелось, и не счел нужным прислушаться к ропоту недовольства. Церемония была очень пышная и торжественная, что не могло не раздражать пресвитериан-шотландцев. На епископах были нарядные белые одежды, расшитые золотом, а обуты они были в голубые шелковые башмаки. Мало того: стол для причащения напоминал алтарь, и позади него было полотнище с изображением распятия.
Шотландцы сочли это идолопоклонством и открыто возмущались тем, как прошла коронация. Карл был даже
Большая часть членов парламента поддержала эти обвинения, но Карл, уверенный в своей правоте, приказал одному из приближенных объявить, что выборщики высказались в поддержку короля. Возмущению шотландских лордов не было предела.
Позже Карл сказал, что вся вина лежит на этом придворном, который неверно истолковал его слова. Король даже предложил шотландцам примерно наказать «обманщика», но многие знатные люди решили принять сторону этого придворного и продолжали винить во всем Карла, заявляя во всеуслышание, что он солгал шотландскому народу и пытался навязать стране чуждые религиозные обряды. Особо горячился лорд Джон Эльфистоун, которого Карл в конце концов велел арестовать и заточить в Эдинбургский замок.
Когда Карл вернулся в Англию, он узнал, что вскоре после его отъезда состоялся суд, поддержавший выдвинутое против лорда Эльфистоуна обвинение. Как только решение суда стало известно жителям Эдинбурга, они собрались возле замка, служившего лорду узницей, и принялись громогласно требовать его освобождения. В противном же случае они угрожали повесить всех судей. В результате этого заступничества Джон Эльфистоун был сослан в свой родовой замок, а чуть позже получил свободу.
Я столь подробно пишу об этой истории только потому, что считаю, что именно из-за нее шотландцы начали ненавидеть моего бедного мужа.
В положенный срок я благополучно разрешилась от бремени. Счастливый Карл решил назвать мальчика Джеймсом – в честь своего отца, который с рождения носил это имя и лишь после коронации стал называться Яковом, – и я согласилась с супругом.
Джеймс был очаровательным ребенком, совершенно не походившим на своего старшего брата. Наш Карл рос некрасивым и отличался большим упрямством. Он был не по годам умен и иногда ставил нас в тупик своими вопросами.
И мне, и королю казалось, что наши младшие дети – Мэри и Джеймс – слишком слабые и хрупкие создания. Карл беспокоился об их здоровье и делился со мной своими опасениями, но я отвечала ему:
– Не надо сравнивать их с нашим старшим, который гораздо выше и крепче всех своих ровесников. Джеймс и Мэри вырастут, возможно, не такими сильными, как Карл, но зато всегда будут отличаться своей красотой.
С появлением на свет нашего второго сына при дворе вновь начались религиозные распри. Я была уверена, что, будь Карл хоть чуточку менее серьезным и обязательным, я давно и без труда обратила бы его в католичество. Но мой муж считал, что король протестантской страны может быть только протестантом. Мне же всегда казалось, что англичане – люди вовсе не набожные: ведь истинная вера требует от человека самоотдачи, а жители Британии были себялюбивы и ленивы. И только грозные события последующих лет показали мне, как недооценивала я своих подданных. Я вообще многого не замечала. Например, я упустила из виду то обстоятельство, что пуританство постепенно обрело такую силу, что его приверженцы уже не опасались вслух высказывать свое недовольство присутствием в Англии католиков.
Разумеется, рождение второго принца вызвало в стране ликование. Ведь Джеймс мог стать королем, если бы с Карлом, не приведи Господь, случилось бы какое-нибудь несчастье. Я понимала, что мне ни за что не дадут воспитать Джеймса в католической вере, и не протестовала, когда его окрестил королевский капеллан. Мальчик получил титул герцога Йоркского. Я не могла нарадоваться на своего прелестного ангелочка, и мне захотелось все же попробовать с детства приобщить его к истинной вере. Поэтому я выбрала для него кормилицу-католичку. Добрая женщина очень привязалась к ребенку, однако ее появление при дворе не прошло незамеченным, и Карлу дали понять, что она должна либо принять протестантство, либо оставить свое место. Негоже, мол, растить из возможного наследника престола идолопоклонника.
Расстроенный Карл все мне рассказал и добавил, что, если женщина согласится отказаться от истинной веры, ей разрешат остаться во дворце.
Я запротестовала.
– Она прекрасная кормилица и няня. Ребенок привык к ней. Я не смогу найти ей достойную замену.
Но Карл был непреклонен, и я поняла, что мои просьбы и даже слезы ничего не изменят.
Он немедленно послал за няней и мягко растолковал ей, что, хотя она очень хорошо исполняет свои обязанности и королева довольна ею, она все же должна помнить, что ребенок при определенных обстоятельствах может стать королем Англии. Англичане же считают, что у маленького принца не должно быть кормилицы-католички. Единственное, что от нее требуется, – это признать, что право римского папы вмешиваться в дела государей является нечестивым и еретическим. И оно, конечно же, заслуживает осуждения.
– Согласитесь с этим, – сказал король, – и все будет хорошо.
Няня в ужасе воскликнула:
– Отречься от папы! Усомниться в правах Его Святейшества! Нет-нет, никогда… никогда!
– Тогда вы должны покинуть дворец, – объявил король.
Я была в полном отчаянии и не желала слушать никаких утешений. Я сказала, что любая женщина в стране может выбрать няню для своего ребенка, но королева, дочь великого Генриха IV, лишена этого права.
Король продолжал успокаивать меня, но я только рыдала. Ведь я так мечтала обратить в католичество не только мужа, но и весь английский народ! Мне хотелось войти в историю, подобно святому Августину, [46] и я даже надеялась, что уже сумела поколебать основу протестантской веры в этой стране.
46
Августин Аврелий (354–430) – епископ из Гиппона в Северной Африке, один из выдающихся религиозных философов, автор сочинений «О граде Божием», «Исповедь» и др.
Господи, как же я заблуждалась! Англичане по-прежнему ненавидели католиков, и потому мне нельзя было даже доверить своего крохотного сына няне-католичке.
Я отказывалась есть и целыми днями лежала в постели, мучимая безысходной тоской. Я очень похудела, и обеспокоенный король призвал ко мне лекарей. Им так и не удалось определить, чем я больна, и они в конце концов заявили, что чувства мои расстроены и что я потеряла желание жить.
Карл не знал, как быть, и очень терзался из-за меня, ибо его любовь ко мне была очень велика. Конечно же, я вовсе не хотела огорчать его, но мысль о том, что у Джеймса будет другая кормилица, не оставляла меня ни днем, ни ночью.
И вот однажды в мою опочивальню вошел Карл и объявил мне, что няня возвращается.
– Я приказал послать за ней, – сказал он, – и сумею заставить замолчать все злые языки. Надеюсь, это обрадует тебя.
Я прильнула к нему, горячо поблагодарила, и мы крепко обнялись. Воистину мой муж шел на все ради нашей любви! Я была так счастлива!
На другой же день мне стало значительно лучше.
Но вскоре меня ожидало новое потрясение. Дворцовый священник объявил мне, что я должна отречься от католичества и принять протестантство – это, мол, пойдет на пользу королю и всей нации.