Самая страшная книга. Лучшее (сборник)

Гелприн Майкл

Милая Дженни, не подумай только, что я струсил. Я, как и в первый день, готов сражаться за Короля и Страну до последнего издыхания, но… Эти строчки должны приоткрыть тебе ту тяжесть, с которой мы живем, то, что довлеет над нами и поражает наш разум…»

– Лейтенант. – Появление Рональда Дьюрри, сержанта тоннельщиков, заставило Райена прерваться. Он поднял взгляд на вошедшего солдата, с ног до головы покрытого грязью, так что только белки глаз выделялись на сплошном серо-коричневом фоне.

– Что тебе, Дьюрри?

– Уже восемь, сэр. Пора.

Виккерс посмотрел на часы. Сержант

был прав – пришло время снова опускаться вниз, на два десятка футов, в недра влажной, глинистой почвы Фландрии. Аккуратно сложив письмо, лейтенант спрятал его во внутренний карман кителя. Не хотел оставлять его здесь, опасаясь, что случайным снарядом блиндаж может завалить, или, того хуже, кому-то из офицеров оно попадется на глаза. На фронте показная похабность и циничность были неотъемлемыми чертами любого – чем-то вроде защитного панциря, в котором укрывались солдаты и офицеры, стремясь отгородиться от ужасов позиционной войны. Деградация всех душевных аспектов – мыслей, потребностей, чувств – происходила со всеми попадавшими сюда быстро и бесповоротно. Все сводилось к трем азам: хорошо поесть, выспаться и не умереть. Все остальное воспринималось как ненужная труха и подвергалось жестокому осмеянию. А отношение к тоннельщикам – «кротам», как их здесь называли, было еще более агрессивным. Их не считали настоящими солдатами, полагая, что внизу, в своих подземных лабиринтах, они пребывают в полной безопасности. При этом никто из злопыхателей, само собой, вниз не спускался.

Сборы были недолгими – привычная процедура, повторявшаяся изо дня в день и совпадавшая в каждой мелочи. Когда-то бесконечно давно наставник Виккерса, горный мастер О’Хара говорил, что перед спуском в шахту мелочей не бывает. Неоднократно убедившись в правоте старика-ирландца, Райен всегда подходил к подобным сборам, как к сакральному ритуалу, не отступая от заведенного порядка ни на йоту.

На плечи тяжело лег кислородный аппарат «Прото», лучший друг любого тоннельщика. Ременные пряжки по бокам притянули его громоздкую конструкцию к телу. Этот вариант компания «Зейб Горманн» разрабатывала специально для шахтеров: «Прото» был оснащен системой принудительного охлаждения, а кислородный баллон и емкость с сорбентом находились на груди, так, чтобы горняк в случае повреждения мог сразу его заметить. Две дыхательные трубки соединялись в специальный мундштук с зажимом для носа и ремнями для закрепления на голове, еще один шланг оканчивался датчиком давления в кислородном баке. Все эти части Виккерс скрупулезно проверял – от работоспособности каждого клапана, герметичности зажимов и наличия кислорода и сорбента напрямую зависела его жизнь.

Закончив с аппаратом, он перешел к оружию. Проверил пистолет, достав его из кобуры. Затвор ходил мягко, магазин был полон. Большинство офицеров предпочитали револьверы, но Райен считал, что пистолет Уэбли-Скотта имеет одно неоспоримое преимущество перед своими барабанными коллегами: вместо шести патронов пистолет вмещал семь. Штык винтовки Ли-Энфилд Виккерс отправил за голенище сапога. На поясе было и так много всего развешано, чтобы еще добавлять туда полуторафутовый клинок, который, как его ни повесь, все равно будет мешаться, упираясь в бедра и цепляясь за стенки тоннелей.

Потом последовали фляга с водой, небольшой запас свечей и старательно замотанные в промасленную бумагу спички. Нельзя было дать им отсыреть – стоило свече погаснуть, задутой неожиданным сквозняком или слишком резким движением, и тоннельщик рисковал оказаться в полной темноте, а ориентироваться в сложной сети шахт и ходов и без того было нелегко. Все это Райен упаковал в поясную сумку, а через плечо перекинул планшет со схемами. В нагрудный карман положил еще одну коробку спичек, на этот раз, замотанную еще и в фольгу.

Виккерс и Дьюрри вышли из блиндажа, двинувшись по глубокой, укрепленной деревянными балками и шифером траншее. Это была резервная линия, третья по счету, проложенная на расстоянии почти трех сотен ярдов от передовой. Снаряды сюда долетали редко, так что идти можно было сравнительно спокойно.

С неба снова лило. Вода скапливалась на дне окопа, противно чавкая под сапогами. Деревянных настилов здесь не было – их все забрали, чтобы устроить хоть какие-то подходы для снабжения, буквально тонувшего во фландрийской грязи. Вездесущая сырость давно пропитала одежду, отчего казалось, что двигаешься по горло в воде. Но там, внизу, будет намного хуже, да. Там будет меньше воздуха, меньше света, меньше… всего. Только воды, стекающей отовсюду, и голубой глины, бесконечных залежей этой тяжелой пластичной породы, будет по-настоящему много.

Спуск в шахту располагался в глубоком, хорошо укрепленном бункере. От поверхности его отделяло несколько метров бетона, надежные опоры, тройной настил из бревен. Рядом тянулись просторные навесы – здесь, надежно укрытые маскировочной сеткой, находились тоннельные отвалы. Тысячи фунтов глины, извлеченной из земных недр, со всеми предосторожностями укрывались от взглядов немецких воздушных разведчиков. Их паковали в мешки для брустверов, скидывали в котлованы, присыпая сверху песком и землей – короче, распределяли как могли. И все равно, на поверхности, у отвалов шахт, ее скапливалось огромное количество.

Из зева шахты тянулись мерно вздрагивающие шланги – где-то в глубине целый каскад насосов непрерывно откачивал просачивавшуюся сквозь верхний песчаный слой воду. Рядом тянулись электрические кабели, подававшие питание сложной технике.

– Где остальные? – спросил Виккерс, чтобы хоть на несколько секунд задержать начало спуска. Он не боялся, нет. Но там, внизу, человеку делать было нечего, и Райен ощущал это каждой клеточкой своего тела. Не он боялся тоннелей – тоннели отторгали его.

– Уже внизу, лейтенант. Мы немного задержались.

Райен взглянул на часы. Действительно, было уже семь минут девятого.

Тоннели здесь располагались в несколько ярусов – промежуточные, вспомогательные, водоотводные… Некоторые из них были полностью залиты водой, другие – только частично.

Уже в пятнадцати ярдах от спуска горел первый светильник, небольшая керосиновая лампа. Дорогое удовольствие, потому использовали их только в главных тоннелях. В остальных света или вообще не было – или одинокие сальные свечи коптили себе под нос. От них всегда стоял тяжелый, жирный дух, раздражавший ноздри. Впрочем, к нему можно было привыкнуть, он был всяко лучше тяжелого смрада разложения, который царил наверху, когда ветер дул с передовой.

О том, чтобы освещать тоннели электричеством, в условиях фронта не могло быть и речи – сейчас его едва хватало, чтобы обеспечивать бесперебойную работу насосов.

Сгибаясь, чтобы не задеть головами опорные балки, лейтенант и сержант шли по широкому тоннелю, пол которого на полтора дюйма был скрыт под водой. Тысячи фунтов глины уходили по нему в отвал в тележках, носилках и даже в мешках, закинутых на спину. Титанический труд, длящийся уже полгода. Заполненная мерным гулом комната с насосами – и следующая шахта, куда, как щупальца, тянулись шланги и кабели.