Самодурка
Шрифт:
Надя не помнила, сколько времени простояла она перед образом. Служба кончилась, верные причастились, и её спутница в белом платочке вновь очутилась с ней рядом на ступеньках паперти.
– Тебя как звать?
– дунула на ушко едва слышным шепотом.
– Надежда.
– Имя какое светлое у тебя! Ты и держись за надежду. И святой своей покровительнице молись. Вижу, ты к вере тянешься, - она чуть сжала Надину руку, - ты не бойся молитвы - молитва держит, по ней и иди. Ты вот запомни и повторяй про себя: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную!" Это Иисусова святая молитва - она как щит! Ты щитом этим крепись и полегоньку,
Надя прошептала одними губами:
– Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную!
Старушка кивнула, отпустила Надину руку и перекрестила ее:
– С Рождеством тебя, Милая! Ступай с Богом...
И легонькая как палая листва, уносимая ветром, пропала за поворотом. А к церкви быстрыми шагами шел Петер Харер.
Было около двух ночи. Ступеньки паперти заметало снегом. Крупные вихрастые снежинки напоминали крохотные цветы, может быть, эльфийские астры, которые рассыпали с небес, празднуя Рождество.
Закоченевший Петер, приидерживая у шеи поднятый воротник своего кашемирового пальто, еле выгоорил посиневшими губами:
– Ну, как дела? Нога болеть?
– Нет, - Надя взяла его под руку, приникла к плечу головой. Ей захотелось согреть его, такого жалкого и одинокого в этом сорванном с петель городе...
– Ты замерз совсем! Пойдем, посадишь меня на такси.
Он вскинул на неё молящие глаза.
– Ты вернутся в отель нет?
– Нет, Петер. Завтра. Я приду к тебе завтра...
– она погладила его по волосам, стряхнула с них снег.
– Тебе надо шапку купить.
Они быстро вышли к Тверской, перебрались на другой её берег, - точно переплыли снежную реку, - и стали голосовать. Долго ждать не пришлось: тормознула первая же проезжавшая мимо машина - синие "Жигули". Водитель опустил стекло, Надя назвала адрес.
– В Трехпрудный? Не-е-е, это ж рукой подать!
Надя решительно распахнула дверцу и уселась на переднее сиденье.
– Сотня устроит?
– Другой разговор! Поехали...
Надя бросила сумочку на сиденье, выскочила,. Обняла Петера, притронулась щекой к его ледяной щеке, отвела его руку, сжимавщую несколько десятидолларовых бумажек, которые он старался сунуть ей в карман, повторяя:
– Такси, такси...
– Петер, милый, с Рождеством! Ну... Господь с тобой!
И она трижды перекрестила его бескровное онемевшее лицо.
Хлопнула дверца. Надя пропала в ночи.
Петер двинулся вниз по Тверской к "Метрополю", засунув окоченевшие руки в карманы. Ветер дул в спину, подгоняя, нашептывая: "Позабудь о ней, позабудь! Беги от нее, беги..."
Всю ночь он просидел один в баре и наутро отменил репетицию.
Такое случилось с Петером Харером впервые в жизни.
5
Рано утром Надю разбудил телефонный звонок.
– Спишь, Надён? Что там у вас вчера в театре стряслось?
Это был Николай.
Она села в постели и это усилие далось ей не без труда - сонное оцепенение ватным комом облепило все мышцы, заволокло сознание...
– Коля... Доброе утро. Что стряслось? Декорация упала. Меня из-под неё в самый последний момент выдернули.
– Кто?
– Тот человек в пальто. Который мне серьги вернул... в ту ночь.
– А как он в театре-то оказался? Театр-то режимный - к вам же мышь без пропуска не проползет! Военная комендатура...
– Не знаю. Я, Коль, вообще ничего уже не понимаю...
– Так! Ладно. Ты, главное, не раскисай. Разберемся! Ты его хоть раз до этого в театре видала?
– Нет, никогда.
– Хорошо. А как думаешь: случайно декорация гробанулась или это было подстроено?
– Понятия не имею... Слушай, - она глотнула холодного чаю из чашки, стоявшей на прикроватной тумбочке, - я вот думаю... Ты ребят своих отпусти. Все равно от них мало толку. Копошатся тут под окнами, только время зря тратят. Видишь - в театр их без пропусков не пускают, где они были, когда эта чертова декорация обвалилась?! Так что бессмыслица какая-то получается...
– Ну, это не проблема. С сегодняшнего дня будут у них пропуска. Так что не дрейфь, Надён, будешь везде под крылышком! И даже в твоем оч-чень Большом театре!
– Коль, не надо, слышишь?
– она соскочила с кровати и резко выпрямилась.
– Мне не нужна ТАКАЯ защита! Это я точно поняла. Сегодня. Нет вчера... В общем, не нужна и все!
– Ты, мать, переутомилась слегка! Ничего, отлежишься, придешь в себя все в голове по местам и уляжется. Зачем от реальной помощи отказываться, да ещё в твоей ситуации! Я тут потихоньку варюсь, информации накопал до черта на Василия Степановича твоего. Сидел он, соколик, - пять лет оттрубил. Валютные махинации... Он раньше в другом ресторане работал - не в сарае с колесами, а в крутом заведении в самом центре Москвы. Прямо перед Олимпиадой его свои же и заложили.А ты, похоже, наступила на хвост оч-чень ядовитой змее. Длиннющая, понимаешь ли, змея вырисовывается: голова тут шевелится, а хвост на Урале. И знаешь, что самое интересное? Эти ребята недавно проклюнулись и очень их деятельность московским семейкам не нравится. Врубаешься, о чем говорю? Тут же все по зонам влияния поделено давно и надолго. А тут эти... варяги, мать их! В общем, крупные разборки назревают. Это я к тому, что кроме тебя, у них тут до кучи врагов. Я бы им не завидовал! Всунуться в московские дела... или большая дурость или большая крутость нужна. Москва - это ж Змей Горыныч! И не о трех головах...
Надя усмехнулась.
– Коль, мой Горыныч - он тут, возле меня сидит. Щенок у меня. Я его Горынычем назвала. Лужу вон, гад, наделал! Вот с ним я разбираться и буду, а это все... Коленька, ты прости - я тебя, наверно, зря потревожила. Хорошо, что про Струкова рассказал, но знаешь... не хочу больше. Хватит! Коль, отзови ребят. Я понимаю - тебе это кажется бабским капризом, но поверь, что так будет лучше. Я справлюсь со всем сама...
– А вот это уже не твое дело. Ты, Надь, совсем спятила! Я с тобой не в бирюльки играю - стал бы ребят дергать за-ради родстввенного одолжения... Ты в серьезную передрягу попала. В оч-чень серьезную! Жизнь твоя в опасности, поняла? И не шути со мной - не люблю. Все, покапризничала - и будет! Я тебе ребят дал, мне и решать, когда их из дела вывести. А ты тут сбоку припека. Ясно? Ну все, пока!
В трубке послышались частые нудные гудки.
Надя наклонилась, чтобы положить трубку, и вдруг мгновенная волна тошноты судорогой скрутила её, согнула пополам, застряв в горле - еле успела добежать до раковины. Несколько приступов рвоты вывернули нутро, отняв все силы. Она снова легла, набрала номер Марготы и сказала, что на класс не придет, но надеется подползти к дневной репетиции...
Через полчаса Марго перезвонила уже из театра.
– Слушай, ну ты прямо в рубашке родилась: сиди дома спокойно репетицию отменили. Харечка заболел. Хочешь, подъеду?