Самое таинственное убийство
Шрифт:
Даниель не ошиблась: ее сообщение, подкрепленное выкладками, произвело на физиков впечатление. Эребро сидел, как убитый, и по большей части молчал.
Решено было Мартине пока ничего не говорить, но под благовидным предлогом отвезти ее в мегаполис, в медицинский центр, для всесторонних исследований.
Мозговая атака проходила трудно. Еще месяц назад речь шла о том, чтобы пробиться к Арнольду Заваре и попытаться вернуть его, найдя дня этого место стыковки двух расщепившихся миров.
Но с каждым днем
К следующему мозговому штурму обещал прибыть, несмотря на занятость, Сванте Филимен. А пока решено было бросить все силы на поиски трещины, которая отделяла Завару от остального человечества.
— Мы — род человеческий, до сих пор плыли по реке Времени на одной льдине, — так подвел итоги мозговой атаки Делион. — Всякое случалось на пути, но льдина оставалась целой. Грянул гром — и льдина раскололась. Правда, трещина незрима — тем более она опасна. Обломки могут уплыть в разные стороны — по разным потокам времени, и это будет означать конец единого человечества. Медлить нельзя!..
…К ночи Делион почувствовал, что силы оставляют его. Он вышел в холл, присел на скамью и, привалившись к стволу дерева, задремал.
Ручная белка перешла с ветки на его плечо, добралась до кармана, но убедившись, что нынче там для нее ничего не припасено, ускакала восвояси.
Видно, Атамалю снились кошмары, он тяжело шевелил плечами, словно старался сбросить невидимую тяжесть, один раз чуть не свалился, но даже глаз не открыл.
Здесь и увидели его Даниель, Эребро и марсианин, которые спускались по парадной лестнице.
— Уморился, — посочувствовал Рабидель. — День нынче был сумасшедший у него.
— Как и у любого из нас, — добавил Эребро.
— Может, разбудим шефа?
– предложил марсианин.
— Жаль будить… — шепнула Даниель. — Нежданный сон прекрасней многих снов.
— Знаете, друзья, люблю старика, — признался Эребро, глядя на усталое лицо Делиона.
Неожиданно шеф открыл глаза:
— Насколько я понимаю, разговор пошел о любви? — Он поднялся со скамьи и подошел к ним. — Только кто же здесь старик, а?..
— Атамаль, пойди к себе, вздремни, — сказала Даниель. — В любой момент может начаться эксперимент, а ты должен быть в форме.
— А бы куда собрались?
— Хотим присоединиться к поисковикам, — произнесла Даниель.
— Выдался часок свободный, посвятим его поиску трещины в окрестностях Ядерного, — пояснил
Приборы для поиска трещины еще не были сконструированы, и можно было полагаться только на интуицию физиков.
— Возьмите меня, — сказал Делион.
Они переглянулись.
— Мы хотим прочесать овраг, — сказала Даниель. — Трудная местность.
— Ничего, старый конь борозды не портит, — произнес Делион. — Я эту трещину за десяток метров учую!
Когда они надевали лыжи, Даниель спросила:
— Каким временем мы располагаем? Я имею в виду — до начала эксперимента.
— Временем… Наше время сжимается, как шагреневая кожа, — вздохнул Делион. — Поговорим лучше… о любви!
— Оставим любовь молодым, Атамаль, — произнес марсианин. Он успел экипироваться и поджидал остальных.
— Не согласен, — возразил Делион. — В жизни любого человека любовь должна занимать достойное место. Как ты полагаешь, Даниель?
Она махнула рукой:
— Я уже забыла, что это такое — любовь.
— Твое слово, Эребро.
— Я люблю… люблю, когда работа ладится.
— Остроумно, — констатировал шеф. — Однако не по существу.
— А по существу, Атамаль, все человеческие чувства неразумны, — вступил в разговор марсианин. — Но любовь среди них — самое нерациональное.
— Ты так считаешь?
— Не я.
— А кто?
— Сванте.
— Он так сказал? — удивилась Даниель.
— Это его убеждение.
— И ты с ним согласен? — не отставала Радомилич.
— Как тебе сказать, Дани? Для меня, после известных событий, Филимен — авторитет в том, что касается природы человека. Он смотрит на нас со стороны, и потому объективен.
— Зря улыбаешься, Дани, — заметил шеф. — По глубине мышления со Сванте мог поспорить разве что Завара. Но Арнольда всю жизнь, в отличие от Филимена, губили страсти.
Они двинулись в путь, прокладывая лыжню.
— Оставьте любовь в покое! — с горячностью проговорил Эребро. — Из всех чувств — это самое человеческое. И если оно представляется нелепым с точки зрения чуждого разума, это ничего не доказывает. Разве не во имя любви человек совершает свои лучшие деяния? — он сильно оттолкнулся от наста лыжными палками и добавил: — Вспомните историю… Да литературу, наконец!
— Литературу? — сплошная выдумка, — сказал Делион.
— И это говоришь ты, поэт, — упрекнул его марсианин.
Завязался спор, в котором, как водится, никто никого не сумел переубедить.
Когда они вышли за корпуса, инициативу взял на себя Эребро. Он шел впереди уверенным шагом, остальные потянулись за ним, стараясь не отставать.
— Чует мое сердце, мы сегодня не останемся без добычи! — крикнул Эребро на ходу, не оборачиваясь.
— Почему ты так решил? — спросила Даниель.