Самоход. «Прощай, Родина!»
Шрифт:
– Даже два.
– На рембазу «горбача» помоги отбуксировать.
– Только тросы сами заводите. У меня руки болят – сил нет, видно, поморозил…
– Подгоняй.
Виктор подогнал тягач, зацепили на усы – это когда накидывают на крюки сразу два троса, так буксировать легче.
Помпотех уселся сверху на броню, рядом с люком – Виктору дорогу указывать, и потихоньку тронулись. Т-34 лишней нагрузки почти не чувствовал, дизель все же. Периодически помпотех кричал: «Влево поверни, а потом прямо!»
Так они добрались до рембазы, располагавшейся
Помпотех спрыгнул на снег.
– Топливо кончилось, – огорчился Виктор.
Хотя бы еще с полсотни метров проехал, а то на въезде, у раскуроченных ворот.
– Ничего, считай – уже дома. Переночуй у моих парней, а завтра к командиру.
От ночи осталось уже совсем немного. Виктор прошел в мастерские – там комната была, с печкой, нашел место на полу, сразу у двери, и улегся. Однако уснуть не получалось, болели руки и ноги. Он крутился до утра, а когда проснулись ремонтники, направился к командиру бригады. Каждый шаг давался ему с трудом, в ступни будто сотни иголок вонзили.
Доложив по форме, рассказал, как проходил бой, как выбрался, как угнал тягач.
Комбриг лишь недоверчиво качал головой:
– Стрелков, лично я тебе верю, но особист с тобой побеседует. Подожди в коридоре…
Видимо, комбриг позвонил по полевому телефону, поскольку особист заявился быстро.
– Стрелков, идем со мной.
Старлей шел быстро, Виктор же ковылял, передвигаясь с трудом.
– Ну что ты как корова?
– Руки-ноги поморозил сильно.
Особист завел его в маленькую комнатушку.
– Документы при тебе?
Виктор молча достал из кармана удостоверение. Особист осмотрел его, кивнул:
– Расскажи подробно, как было.
Виктор рассказал о бое – как их подбили, как он воевал на «сучке», как его контузило. Потом – как немцев гранатами закидал, как тягач угнал, как автоколонну разгромил. И уже затем – о встрече на дороге с нашими пушкарями и о том, как отбуксировал на рембазу «горбач».
– Складно рассказываешь. Вроде на правду похоже… Если бы ты к немцам попал, документов личных не было бы. Они их первым делом отбирают – как и оружие. Ты пистолетик-то на стол положи…
Виктор вытащил из кобуры «кольт» и положил его на стол.
Любой пистолет или автомат можно найти на поле боя – наш или немецкий. А вот «кольт» редкостью тогда был, поскольку приходил с танками, одна штука на «шерман» – для командира.
– Я пока пушкарей найду, что на дороге стояли. А ты в медвзвод сходи.
– Так точно!
Виктор вышел в коридор и осел – ноги уже не держали его. Отдохнув, поднялся и поковылял в медпункт.
Там фельдшер, вначале осмотрев руки, заявил:
– Обморожение.
– Сам знаю, после контузии в самоходке долго пролежал.
– Сейчас мазью намажу и перебинтую.
– Руки – ерунда, ноги у меня… Ходить не могу.
– Разувайся.
А вот с этим была проблема: ноги распухли, и снять сапоги было невозможно.
Поколебавшись, фельдшер разрезал голенища ножницами и еле стянул их. Резать почти новые сапоги было жалко, но иного выхода он не видел. В валенках в танке несподручно – педали не нажмешь. Да и скользят они по броне, намокают, топливо впитывают, масла – на танке с этим беда. Комбинезоны вечно замаслены – то пушечным салом, то смазкой от снарядов, то моторным маслом. И запашок соответствующий.
А вот портянки – хорошие, фланелевые, никак не хотели сниматься. Кожа на ногах полопалась, портянки пропитались сукровицей, прилипли – не отодрать. Их отмочили теплой водой и кое-как сняли, местами – с кусками кожи.
Виктор увидел свои ступни, и ему стало жутко. Он слышал, что при серьезных формах обморожения ступни ампутируют.
Растерялся и фельдшер. Он привык к ранениям и ожогам – у танкистов в бою чаще всего ожоги и случаются. Обморожения же – у пехотинцев, которые в окопах сутками сидят.
– В медсанбат тебе надо, лейтенант, а то и в госпиталь. Не моего уровня такое лечение.
Виктор, сам увидевший свои ноги, был не на шутку испуган. Как без ног жить, если врачи примут решение их отрезать?
– Я не против, но сейчас ехать не могу, у меня особист документы забрал.
– Тогда занимай койку, я тебе мазь наложу.
Из всех мазей здесь была одна – вонючая мазь Вишневского.
Фельдшер щедро намазал ею ноги Виктора, забинтовал их и для передвижения принес валенки огромного размера с отрезанными голенищами – получилось что-то вроде войлочных тапочек.
В медпункте было тепло, на топчане лежал матрац – дело на войне почти невиданное.
Виктор снял куртку, улегся и почувствовал, что забинтованные места колоть стало, как иголками, наверное отходили под воздействием мази.
Виктор устал, вымотался, очень хотелось спать. Однако боль не давала уснуть, и он никак не мог найти себе места.
Фельдшер заметил это.
– Спирту махнешь?
– Давай.
Фельдшер налил полстакана спирта, а на закуску принес кусок хлеба с американской консервированной колбасой.
Виктор выпил спирт, закусил его бутербродом, и показалось – отпустило. Он разомлел и уснул.
Проснулся же от громкого разговора.
– В госпиталь ему надо, – доказывал фельдшер, – ноги у него сильно поморожены, как бы ампутировать не пришлось.
– Я ненадолго, только документы отдать.
В комнатушку, где в ряд стояло четыре топчана, вошел особист.
Виктор сел на топчане.
– Лежи, лейтенант. Держи свои документы и пистолет. Твое счастье – полковая разведка утром из рейда вернулась. Сказали, что видели, как какой-то сумасшедший на танке без башни пронесся, автоколонну немецкую уничтожил. Они рядом были, фрица в плен взяли – из той колонны, кстати. Занятный немец, фельдфебель из роты снабжения. Много чего интересного рассказал – они же по всем частям ездили. Ну, тебе это уже неинтересно.