Самолёт по имени Серёжка
Шрифт:
У меня получилось.
Мало того, я научился притворяться. Стал делать вид, что сплю в постели, а на самом деле убегал к мельничному болоту, где безотказные чуки жгли посадочные костры.
И туда
Вот ведь какое дело: хотя он и грохнулся очень крепко, но все же умел превращаться в крылатую машину, как и раньше. Я всего-то лишь крыло повредил, а летать после этого не мог. Сережка же - пожалуйста!
Наверно, в Заоблачном городе, где он теперь жил, сделали ему ремонт. Не разовый, а капитальный....
Кстати, Сережка помирился со Стариком. И они вместе колдовали теперь над новой моделью современных Безлюдных Пространств. Старик даже разрешил Сережке прилетать в Заоблачный город прямо в виде самолета, хотя это и нарушало какие-то правила...
Итак, я рос, делался взрослым, но по ночам, при встречах с Сережкой оставался прежним Ромкой Смородкиным. Нас обоих это вполне устраивало. И мы летали все дальше и дальше - в такие Пространства, где Гулкие барабаны Космоса гудели, как набат.
Всяких открытий и приключений у нас было столько, что хватило бы на десять книг!
Иногда
Бывает, что Сойка слушает. И улыбается чуть загадочно. Конечно, она все помнит.
Но может быть, она думает, что сказка про полеты и ей, и мне приснились?
Порой я и сам вздрагиваю: а вдруг ничего этого нет? И Сережки нет?
Для доказательства, что все это правда, я ночью улетаю с Сережкой в далекую-далекую степь, где всегда светит луна, и причудливые камни - идолы и чудовища - чернеют среди высокой травы. Я рву там луговые цветы и сними возвращаюсь домой.
Ромашки, клевер и розовые свечки иван-чая, появившиеся в доме февральским застывшим утром - это разве не доказательство?
Надюшка от удивления смешно таращит глаза, а Сойка молча утыкается в цветы лицом...
Вот и все. Теперь вы сами видите, что слухи оказались пустыми. А слезы - напрасными. "Сказка стала сильнее слез". Никто не разбился до смерти.
Никто. Честное слово...