Самолётиха
Шрифт:
Назавтра я сходила в школу и взяла Верочкин табель и выписанную ей грамоту за окончание года с "серебряным результатом"*. Зашла к Надежде Филимоновне, чтобы поставить её в известность о своём отъезде и расписаться в документах, что меня, вернее Верочку, увольняют по собственному желанию с должности разнорабочего кухни. Вот уж об этой части своей жизни здесь, я жалеть не стану. К концу третьей недели, я думала, что сдохну от таких нагрузок. Надежда опять была приторно-медовая и я так и не поняла, что это всё значит, но теперь меня это уже не касается. При том, что я сказала, я была очень благодарна Надежде и Некрасову, за то, что согласились так оформить Верочку и терпеть мой жуткий график, ведь найти в посёлке желающего поработать на моё место проблемой бы не стало,
Сбегала в штаб, отметила командировочное, получила положенные подписи и печати, мне отметили по июнь включительно комсомольские взносы, расписалась в каких-то приказах. Оказывается, меня включили в праздничный первомайский приказ о поощрениях, так, что в графу поощрения мне вписали благодарность от командира полка. Мелочь, а приятно, тем более, что из БАО в приказе оказались всего человек пятнадцать... В строевой части порадовались, что наш старшина полностью рассчитал и закрыл мой денежный аттестат по май включительно, как я поняла, не много имелось фанатиков подобных нашему Виталию Гавриловичу, которые любят, а главное умеют, во всех этих цифрах разбираться... В общем, к отъезду мы с Верочкой были почти готовы...
*- Ещё в середине семидесятых во многих местах ещё учитывали и отмечали учеников с "серебряной успеваемостью" и после окончания школы выдавали не только золотые, но и серебряные медали. У моей мамы такая была. Если я правильно помню, серебряная медаль значила, что в аттестате только пятёрки и четвёрки, причём последних не больше чем пятёрок. При поступлении в ВУЗы, в некоторых серебряных медалистов приравнивали к золотым, и они тоже сдавали только один экзамен. Лично мне такое нравится, и я бы не отказалась от такой формы отличия, притом, что к золотой медали отношусь крайне негативно.
Глава 48
19-е июня. В "туберкулёзе"
В общем, к отъезду мы с Верочкой были готовы... А вот Белоглазов не проявлялся. Верочка, которая уже настроилась на отъезд, с утра пятницы дёргала меня, ну, не умеют дети ждать. А мне оставалось только успокаивать её, и ждать посыльного или самой идти, вот только куда, на аэродром или в центр посёлка в штаб полка?... Пока я размышляла, приехал на велосипеде посыльный с аэродрома, и с извечной хамовитостью всех приближённых и допущенных:
– Ты чего тут рассиживаешься? Тебя Малюга уже полчаса ждёт! Скоро ругаться начнёт...
– Стой! А мне вещи тащить?
– А я откуда знаю? Ну, возьми наверно...
– Вот и замечательно! Твой велосипед Тимофей отведёт, а ты бери чемодан!
– Я в носильщики не нанимался!
– Тебя послали, значит должен помочь! Бери, давай! А то Малюга ругаться будет.
– Вот, ну, что за жизнь такая?...
– И дальше бурчал уже тихо, надо полагать, очень это унизительно, что какая-то... Или что-то в этом роде, я думаю.
Я подхватила вещмешки и свёрнутую подкладом наружу шинель, и мы стали прощаться с вышедшим нас проводить семейством Аглаи Петровны. Только Тимофей, как велосипедоводитель ещё не прощался с нами. Слёзы, объятья, поцелуи, слова, часто глупые, но всё честно и от души... Что и у меня защипало в носу, а Верочка так просто до самого аэродрома шмыгала носиком...
Наш караван без вопросов пустили за КПП, всклокоченный Малюга увидев нас лишь буркнул: "Ждите!..." - и усвистал куда-то. Как оказалось, у нас ЧП, на взлёте отрезало мотор у разведчика, и лётчик чудом сумел посадить самолёт и ему к счастью хватило полосы, но сами понимаете, Малюге было совсем не до нас. Мы расположились у штаба, попрощались и отправили домой Тимошу, с которым Верочка о чём-то напоследок долго шепталась. Я не могла понять, зачем нас сюда вызвали, хоть ещё вчера звучала идея отвезти нас в Саранск на самолёте, но я представила, как пробуют вместе с нами затолкать наши чемоданы и отказалась от такой чести. Мы конечно маленькие и обе поместимся, а под крышку гаргрота можно затолкать вещи, но это никому не нужные сложности и не уверена, что чемодан влезет.
Очень хотелось ещё раз сходить к Бобику, но я усилием воли запретила себе и так вчера чуть не ревела, когда с ним прощалась и уходя оглянулась, а он стоит такой грустный и одинокий, даже рули высоты как нарочно опущены... Сейчас идею навестить Бобика словно подслушав меня озвучила Верочка, и пока ей объясняла, что мы этого делать не будем, как-то и сама перехотела. Сидели ждали наверно с час, все проходящие приветливо здоровались, но с разговорами не лезли. Но вот умудрилась потрясти Надежда Филимоновна, которая прибежала, нет, правда прибежала и едва отдышавшись:
– Ой! Девочки! Успела! Так боялась опоздать... Вот вам, это от нас всех!
– Протянула не маленький свёрток, а мой нос уже уловил запах выпечки, и похоже рук тёти Лизы, которая на кухне была лучшей мастерицей по всему выпечному, а её пышный хлеб можно было есть без всего, он и так был удивительно вкусный.
– Вы уж... Там... Не поминайте... В общем! Счастья вам! Маленькие!...
Да, по сравнению, с ней мы были действительно маленькие. А я вот уж точно не могла бы себе представить, что Надежда прибежит к нам с пирожками, один из которых непосредственная Верочка уже ухватила и укусила. Заведующая столовой смутилась, смешалась, и скомкано простившись, быстро ушла. А я подумала, что эти пироги нам очень кстати, ведь здесь нас никто провизией, как Ираида не загружал, так хоть на сутки решили вопрос с едой в дороге. Вообще, сделала себе внушение, надо было хоть картошки попросить Аглаю отварить, и несколько яиц бы она нам не пожалела. А так, теперь по станциям бегать, провизию искать. Хотя деньги мы почти не тратили и с выданными мне Некрасовым, у нас было рублей семьсот, а цены на базарах и станциях очень кусаются...
Но, что толку себя вдогон костерить... Решила принимать неприятности по мере их поступления, как увидела заходящий на посадку тяжёлый бомбардировщик, тот самый "Туберкулёз", как уже как-то прилетал к нам ещё когда холода стояли. И если я его уже видела, Верочка стояла с открытым ртом и смотрела на этого исполина. Мне и в горячечных снах не могло бы прийти в голову, что это за нами... Но Смирнов договорился и попутный борт из Оренбурга сделал посадку ради двух ОЧЕНЬ ценных пассажирок, о чём нам поведал смешливый курносый борттехник. Если в прошлый раз я только опасливо смотрела на гиганта снаружи, то теперь нас погрузили в его сумеречное нутро. Злобный Сосед буркнул: "И это сараище ещё и летает...", но видимо почувствовав моё возмущение быстро показал мне пару картинок светлых просторных салонов с креслами из своего времени и спрятался. Нас устроили в каком-то закутке, но мы ещё не успели взлететь, а двигатели так и не глушили, и всё время приходилось кричать, техник потащил меня к открытой боковой двери. Каково же было моё изумление, когда оказалось, что у самолёта собрался почти весь аэродром и нам машут руками и что-то кричат с улыбками. Верочка стояла тут же и ловила рукой подол своего платья, прижимаясь к моему боку, вот здесь у меня слёзы брызнули...
На высоте немного похолодало, но Верочка в лёгком платьице замёрзла бы, и мы завернулись вместе в мой широкий кожаный плащ, так, что долетели без происшествий. Верочке не понравилось, что окошки так высоко и они маленькие и в них ничего не видно. Сели мы у деревни Домодедово, а у самого трапа нас встречал... Ну, конечно, Миша Гнеман, только теперь у него было не два, а уже три кубика, я решила проявить наблюдательность и показать свой ум (мочала бы уж лучше!):
– О! Поздравляю! Вы теперь уже старший политрук?