Самолётиха
Шрифт:
Иван либо пропадал в отделе, либо где-то на маршрутах, мы с ним теперь почти не виделись. Бомбардировочный полк жил своей жизнью и однажды, когда я уже собиралась зайти на посадку, вдруг увидела, что мне навстречу поднимается вся махина "Пешек" полка с ходу выстраиваясь в строй тройками без сбора и кружения над аэродромом. Но их взлёт с земли я уже видела и ничего в этом особенно примечательного не было, а вот когда в воздухе мимо проходят ревущие машины одна за другой... От воздушных струй винтов их нагруженных моторов, вытягивающих тяжёлые самолёты с бомбами почти в перегруз, мой маленький самолёт аж подкидывает, это действительно впечатлило. Я сразу убралась с их пути и кто-то даже покачал мне крыльями. Вот ведь ерунды, пару раз переложить элероны, но как же приятно и словно подчёркивает нашу принадлежность к общему крылатому племени...
Потом я летала целую неделю личным извозчиком подполковника Николаева. Скучная вышла неделя. Потому, что работал Сергей Николаевич, а я, доставив его на место, тупо сидела и занимала себя чем угодно. Как сами понимаете, ждать и догонять - отвратительные занятия. И как водится, план полётов на день был весьма условным, потому, что менялся довольно часто по ходу в течение
В четвёртом полёте с Николаевым нас вдруг атаковал лаптёжник, причём летели, видимо с бомбёжки к финнам группой в семь штук, спрятаться мне было негде, я только как могла, прижалась к лесу, но лес не знакомый и сильно рисковать снижаться было нельзя. Вообще, когда мне всё так красиво рассказывал и объяснял Иван, он не стал заострять внимание на такой мелочи, что попадание одного авиационного разрывного снаряда для нашего самолёта фатально и чаще всего разрывает его на куски. В этом плане, как ни удивительно, предпочтительнее пулемёты, даже крупнокалиберные, которые в отличие от винтовочных калибров вырывают куски из фюзеляжа и плоскостей, но живучесть самолёта часто позволяет с этими дырами удачно сесть или даже дотянуть до аэродрома. Винтовочного калибра пулемёты просто прошивают всё насквозь и главное, чтобы на их пути не попалось что-нибудь особенно ценное и дорогое, к примеру, мотор или моё любимое тело. Вот большинство истребителей стараются по въевшейся привычке сблизиться на минимальное расстояние, чтобы поразить цель наверняка. А те же лаптёжники или ещё более опасный и сволочной сто десятый мессер имеют пушки достаточных калибров* и могут поливать издали как при штурмовке целей на земле. А вот это действительно страшно и очень опасно. К несчастью, я обнаружила подходящие сзади Юнкерсы уже когда прятаться куда-нибудь было поздно. Хоть я старательно смотрю в зеркала заботливо установленные для меня на стойках кабана и даже кручу головой в эти мгновения, чтобы увеличить сектор обзора, но качество осмотра мной задней полусферы оставляет желать лучшего, а немцы ещё и шли на небольшой высоте, может поэтому меня и заметили в боковой проекции на фоне светлого неба. В общем, когда один явно пошёл на меня в атаку, я стала вертеться как уж на сковородке, с ужасом ожидая, когда остальные присоединятся к потехе, после чего шансы долететь и доставить своего пассажира станут близки к нулевым...
В общем, я виражила, сбрасывала и набирала скорость, делала горки и пикировала. Пару раз по самолёту пробежала дрожь от попаданий, но он слушался руля, и мы пока летели. Если я правильно истолковала произошедшее, этот единственный пилот решил порезвиться, гоняя смешную этажерку, а остальные в этой потехе участвовать не стали и, не изменяя курса, летели к себе. В результате он заходил на меня всего три раза. Мне сразу вспомнился бой с таким же Юнкерсом, когда на "МОшке" я добиралась на Гангут. Какие виражи тогда закладывал наш катер, но ему было далеко до того, что творила я. И в отличие от катера у меня не было двух зенитных ДШК с расчётами из двух матросов каждый. А двенадцатимиллиметровые пули пусть и не смертельны для самолёта, но и игнорировать их не выйдет. Мне кажется или я чего-то не понимаю, но снаряды немца взрывались без попаданий, а ещё стучали пулемёты винтовочного калибра. И если истребитель можно попробовать обмануть, выжидая, когда он подойдёт поближе и уворачиваться за мгновение до начала стрельбы, то здесь он поливал меня как из шланга, а мне оставалось только вертеться и снова вертеться не переставая и прижиматься к верхушкам деревьев... Когда он отвернул после третьего захода и по прямой кинулся догонять своих, я даже не поверила в такое счастье...
Мы как раз с утра вылетели в САГ (Свирскую армейскую группу) на посадочную площадку у деревни Мегорский погост недалеко от Вытегры. А ведь от Вытегры до бабушки по прямой всего чуть больше сотни километров, а там такой луг у речки... Может из-за этих мыслей я и пропустила немцев. Но тут по переговорной трубе Сергей Николаевич приказал возвращаться. Отлетели мы всего километров на сто, даже ещё не пересекли траверз Лодейного Поля, чуть меньше часа полёта. Наше дело маленькое, прокукарекать, а там, хоть и не рассветай. Заложила поворот, заодно выглядывая, где бы здесь себе "норку" сделать, как-то очень мне не понравилось чувствовать себя беззащитной мишенью. Как я не волновалась, что при стрельбе нам чего-нибудь повредили, но самолёт летел, слушался и мотор не сбоил. Только после посадки оказалось, что Николаеву в ногу попало, и он в пассажирской кабине сам себе наложил жгут и сделал перевязку. Крови потерял наверно грамм триста, и в основном из-за того, что жгут наложил, ведь рана по касательной по передне-наружной стороне бедра, а здесь артерий крупных не водится. А вот то, что он пережал венозный отток, как раз и выдавило кровь через рану. С другой стороны, кровопотеря не критичная, доноры за раз больше сдают и не жужжат, а вот рану кровью изнутри хорошенько промыло, что ему совсем не помешает...
Небольшое отступление.
Вообще, о кровопотере... Если люди рассказывают, что от "ужасной раны" весь пол был в крови, то это значит кровопотерю в сотню миллилитров. А вот если в крови "были даже стены и потолок", то смело себе отмечайте кровопотерю в двести кубиков. При кровопотере в триста-четыреста кубиков воображение обывателя уже рисует кошмар с кровью "по колено", при бОльших объёмах идут фантастические описания про вёдра, которыми вычерпывали. И я не глумлюсь, я констатирую фактическую реальность. Что самое удивительное, почти нигде, и никто не врёт. Возьмите сотню кубиков, разлейте и разбрызгайте по полу, как раз весь пол в крови и получите. Добавьте ещё и будут стены и потолок. Но наше воображение с опытом покраски стен или побелки потолка знает, что расход на квадратный метр составляет около ста грамм краски, в помещении в пятнадцать квадратных метров уже имеем полтора литра. И чего вы мне тут врёте про сто кубиков? Я что полы не красил? А если добавить стены и потолок, так столько крови в человеке иногда нет. Про "по колено", тоже нет вранья, ведь при описанных потерях крови часто образуются лужицы на полу и при наступании в них летят брызги и порой до колена. Опять чистейшая правда! А "вёдра с кровью", просто при мытье даже двадцать кубиков крови качественно окрашивают всю воду в ведре в красный цвет. Вот сколько раз воду выносили менять, столько вёдер и получите... Извините, за это отступление, опыт скорой помощи, знаете ли...
Жгут я само собой немедленно сняла и вернула ремень товарищу подполковнику. Если бы он мне по переговорной трубе сказал, я бы сразу подрулила к медпункту, а так пришлось Панкратову бежать за машиной и везти Николаева к врачу. Доктору лишняя ответственность не нужна и он после перевязки отправил нашего начальника в госпиталь на хирургическую обработку раны. А мы с Николаем Евграфовичем полезли отмывать пассажирскую кабину, пока кровь не высохла, и смотреть Барбоса на предмет повреждений. Мыла, как не трудно догадаться, баба-дура ни на что иное не способная. Это я шучу так, сама вызвалась мыть, трезво оценивая, что в самолёте техник разбирается в разы лучше меня... В крыльях, фюзеляже и хвостовом оперении сержант авиационной технической службы насчитал двадцать восемь пулевых и осколочных дырок. Пришлось поменять левую погнутую пулевым попаданием качалку управления рулями высоты вместе с верхним тросиком. Пара краевых повреждений нервюр посчитали не критичными, больше всего возни вышло с заменой одной петли крепления левого верхнего элерона. В принципе мы нормально долетели на двух оставшихся петлях, но летать и дальше с обнаруженным повреждением - моветон, тем более, что эту неполадку можно устранить. Вообще, чем больше узнаю Николая Евграфовича, тем больше радуюсь, что именно он занимается нашим Барбосом, и вообще встретился на моём пути. Мало того, что у него золотые руки, так он ещё и к делу относится с истовым старанием и дотошностью, а главное, самозабвенно любит самолёты. Кажется, ему вообще очень понравилось, что я дала имя самолёту и отношусь к нему как к живому... А то, что я явно знаю самолёт не теоретически уже создало между нами очень добрые и дружеские отношения...
А вот Соседа удивило какое-то чистое и незамутнённое отношение к труду людей нашего времени, это его собственные слова. Я честно сказать так и не смогла понять, что его так удивляет, хотя он мне очень старался объяснить. Оказывается у них, к примеру, лётчику западло (вот меня просто шокирует, что доктор, умный и интеллигентный человек, запросто пользуется словами из блатной фени) было бы мыть свой самолёт, это вроде как роняет его авторитет и подрывает его реноме. Вот ведь бред какой! Хотя он сам при этом рассказывал про замечательного доктора Анну Ивановну Гошкину**, которая была доцентом в первом меде, а начинала свою медицинскую практику на фронте. Вот у неё были очень тяжёлые больные, она занималась темой билиодигистивных анастомозов, это очень тяжёлые состояния нарушений проходимости желчных путей и эти больные в большинстве ходят после операции с трубчатыми дренажами, по которым в баночки течёт желчь. Те, кто нюхал как воняет в таких случаях желчь, имеют реальное представление о нестерпимой вони. Но больные во сне могут повернуться, и трубочка выпадет и натечёт на пол, или банку с желчью уронить и разбить, в общем, девятая палата была кошмаром отделения. Если летом её ещё можно легко проветрить после мытья, то в холодное время весь запах на отделении. Для того, чтобы убить хоть часть запаха мыли с лизолом, и была одна старая санитарка, которая единственная могла мыть эти палаты. А как страдали сами больные, порой вынужденные из-за невозможности ходить лежали и нюхали свою или чужую вонь, рассказывать не стану.
Так вот для Анны Ивановны не было никакой проблемой, если она увидела первой, что случилось очередное подобное ЧП, самой сходить за ведром с тряпкой и быстро помыть палату. И почему-то её за это только ещё больше любили и уважали больные, а коллегам хорошему хирургу, кандидату наук и доценту и так ничего доказывать нужды не было. Но вот, что удивительно, если бы он взялся так помыть палату у своих больных, то на него бы все пальцами показывали, и об уважении речи бы уже не шло. Хотя вроде почти всё то же самое, только не доцент. Теперь оказавшись в нашем времени, он предполагает, что именно это чистое и искреннее отношение к работе нашего времени было тем барьером, который защищал Анну Ивановну, и которого у него никогда не было и видимо он уже был заражён этим вот своего времени отношением, когда западло делать недостойную работу. А я из его рассказа поняла, что это к ним в общество проникли как раз не только тюремные слова, но и тюремные понятия и отношения, когда среди сидельцев отношения к труду регламентировано его блатным статусом и местом в иерархии тюрьмы. Видимо, мы просто живём как люди, а не как арестанты, хоть и не за решёткой. И при этом именно наше время там все поносят, как разгул "беспредела кровавой ГэБни" и что у нас полстраны сидит. Если бы сидело полстраны, то у нас во всех окрестных дворах был бы не один бандюжонок отсидевший за воровство по малолетству, а каждый второй. Только в нашем дворе жило сотни две разных людей, и из них никого никуда не сажали, в школе ничего не слышала. Да! Вполне допускаю, что у нас район рабочий, все вокруг работали на наших Василеостровских заводах, но даже при этом никак в полстраны не вписаться***. И если бы я себе позволила некоторые слова, что использует из блатного жаргона Сосед, меня бы осудили окружающие гораздо сильнее, чем, если бы я стала материться... Странные они там у себя в будущем!
Мне серьёзно удалось удивить и даже шокировать Николаева, когда при прощании попросила его как об услуге:
– Сергей Николаевич! А давайте завтра чуть позже вылетим, и вам выспаться нужно, да и по самолёту есть работа...
Вы бы видели, как он на меня посмотрел, и отвечать не стал. Но на лице с поджатыми губами красноречиво отразилось всё, что он обо мне в тот момент подумал. Хоть я его очень уважаю, и вёл он себя с ранением очень достойно, но мужчина остаётся мужчиной и к тому далёким от медицины. Вполне допускаю, что в эти мгновения он вполне серьёзно, при остальном уме и общей здравости, обдумывал и представлял внутри себя ту самую последнюю каплю крови, которую сейчас его несчастное сердце пытается куда-нибудь протолкнуть. В общем, в госпиталь товарищ подполковник явно ехал умирать, не меньше. А тут эта ненормальная девица такую чушь несёт, не вопрос даже выживет ли он вообще, а про вылет чуть позже просит! Вот же послал Господь подчинённых!...