Самоубийство Пушкина. Том первый
Шрифт:
Гадалка вдруг как бы очнулась, и смотрит на всех будто спросонья, не понимая, кто перед ней и откуда взялись. Посвященный Якоб понимает, что гадание окончено.
– Das ist alles?! – то ли вопрошает, то ли утверждает он. – Итак, господа, предсказание было в том, во-первых, что ваш товарищ (он делает медовое лицо в сторону Пушкина) скоро получит деньги; во-вторых, что ему будет сделано неожиданное предложение по службе; в-третьих, что он прославится и будет кумиром соотечественников; в-четвёртых, что он дважды подвергнется опале и ссылке; наконец (тут Якоб делает нарочно страшные
Якоб помолчал, потом уточнил ещё.
– Das Pferd?.. das Kopf?.. der Mensch?..
Всякий раз Александра Филипповна утвердительно кивает головой. Потом опять берёт руку Пушкина, смотрит на ладонь и довольно долго говорит по-немецки.
– Обратите внимание, господа, исключительный случай. Такого в практике не встречалось, – переводит Якоб. – Госпожа Кирхгоф приглашает посмотреть на ладонь молодого человека.
Все сгрудились вокруг гадалки и Пушкина.
– Надо обратить внимание вот на эти линии. Фигура такая в хиромантии имеет название «стола». Три эти черты обычно сходятся вот в этой стороне ладони, а у господина…
Он вопрошает глазами у Чертова.
– Пушкина, – подсказывают ему.
– …у господина Пушкина оказались они совершенно друг другу параллельными.
– Ну, и что это может означать? – Пушкин, одолевши оторопь от натиска и неожиданного интереса гадалки, в первый раз подаёт свой голос.
Якоб переводит вопрос.
Госпожа Кирхгоф приходит в некоторое смущение, потом, испытывая понятную неловкость, опустив глаза, произносит несколько фраз.
– Она говорит, что владелец этой ладони умрёт насильственной смертью, его убьёт из-за женщины белокурый молодой человек…
Пушкин и компания смущены.
– Однако, Александра Филипповна, вы сегодня не слишком милостивы, – пытается разрядить обстановку Чертов, улыбка даётся ему заметным усилием. – Погадайте-ка мне, может, на моей руке узор повеселее.
Гадалка берёт его руку и на лице её изображается ужас.
– Не смею сказать, – произносит она по-русски.
– Полноте, Александра Филипповна, над тем, кто смеется над предсказаниями, они не исполняются, – говорит Чертов.
– Дай-то Бог. Всё-таки рекомендую вам опасаться следующего четверга. Вам грозит этот день гибелью. Попытайтесь избежать её…
Все это гадалка говорит, вернув себе тон бесстрастной прорицательницы, читающей в книге судьбы. Акцент её, который одолевает она с усилием, помогает ей в этом.
– А сегодня уж вторник на исходе. Каламбур-с получается, это что ж, вы мне всего два дня жизни отпускаете? Нехорошо с вашей стороны, Александра Филипповна, – пытается сохранить бодрость духа Чертов, но настроение у компании уже, конечно, не то.
Желающих гадать больше нет.
Молодые люди уходят от питерской ведьмы в смущении.
Запирая за ними дверь, лишь цинический Якоб отвешивает шуточку:
– Вы бы, господа, оставили мне по целковому, коли гадание исполнится, так помянуть будет на что…
Он хохочет. Однако это веселье его
…Вновь из темноты выступит смеющийся июньский рассвет. Золотые косые столбы утреннего света, пробившиеся сквозь узорные прорехи в кронах огромных парковых дерев. Ворох ромашек в руках румяного круглолицего лицеиста Дельвига…
Царское село. 6 июня 1816 года.
В саду Дельвиг и Павел Мансуров. Солнце еще только поднимается. Редко просвистит утренняя птаха. Дальние углы сада пропадают в утренней дымке. Трава и кусты серебрятся росой. Золотой утренний свет решетит тяжёлую листву дерев.
Дельвиг уже весь промок от росы. Он напал на заросли ромашек и собирает их в большой букет.
– Может быть довольно уже. Итак уже целый сноп получился, – говорит Мансуров.
– Довольно, довольно. Вот как бы росу не всю растрясти. Сейчас мы его окропим божьей водицей. Есть такая примета – росой окатиться – от тоски оградиться…
– Ну, знаешь, спит, и не чует, что ему уже семнадцать стукнуло. Главное, не перепутать, где его окно…
Считают окна. Почти все окна отворены. У Пушкина тоже. Дельвиг, подставив камень, осклизываясь и возясь, осторожно, чтобы не звякнуть-не брякнуть, с помощью Мансурова влезает на подоконник. Мансуров подаёт ему и букет. Дельвиг, приладившись, метнул ромашковый сноп. В глубине комнаты раздается вопль и появляется растрепанная кудрявая голова Пушкина в траве и ромашковых звездах. Вид его спросонья ошалелый. Он хватает Дельвига за рубаху и оба сваливаются в темноту спальни. Влезший на подоконник Мансуров видит, как Пушкин, отдуваясь и пыхтя, пытается удушить Дельвига подушкой. Дельвиг отчаянно сопротивляется, хохочет, задыхаясь и взвизгивая.
– Да погоди ты, Пушкин. Дай объяснить… Тут всё дело в росе…
– Вот именно… Все дело в росе, да в девичьей красе, – продолжает упорное своё занятие Пушкин.
Мансуров прыгает на барахтающихся в постели, не без труда разнимает их.
– С днём рождения тебя, Пушкин, – орёт Дельвиг.
Они целуются троекратно. Мансуров присоединяется.
– В самом деле, – бормочет Пушкин. – Дайте сообразить… Слушай, Павел, – вдруг оборачивается он к Мансурову очень посерьёзневшим, с оттенком торжественного недоумения лицом. – Ты помнишь эту ведьму, Александра Македонского, которая мне белоголовую бестию напророчила… Ты представь себе весь кошмар…
Он поднимает с пола мятую газету. Разворачивая и разглаживая, ищет в ней что-то.
– Вот слушай. Во вчерашнем номере «Курантов»… «Дикое происшествие в казармах инженерного полка. Нелепый и трагический случай оборвал жизнь капитана Чертова. Он убит утром. При дежурном обходе… Был ли солдат пьян или был приведён в бешенство каким-нибудь высказыванием, сделанным ему капитаном, как бы то ни было, но солдат схватил ружье и штыком заколол своего ротного командира…».
Дельвиг и Мансуров слушают Пушкина по-разному. Для Дельвига это просто сообщение о трагическом происшествии. Для Мансурова – необъяснимый факт, обескураживающий жуткой весомостью сбывшегося на глазах грозного и тайного указа судьбы.