Самурай Ярослава Мудрого
Шрифт:
— А вот скажи, Дед, — ну куплю я баб. А как им доверять, если я буду у князя при дворе, к примеру, пропадать целыми днями? Не побегут?
— Уверенности никакой быть не может. Бабы и есть бабы, волос долог, ум короток, крапивное, можно сказать, семя. Хоть и незачем бежать, а порой и от мужа бегут. Так что сам решай, — отвечал мне Дед, степенно уписывая краюху хлеба с мясом.
— Так что есть причина, по которой не наших брать? — спросил я.
— Умно. Бери которые издалека — небось в незнакомой стране от доброго хозяина не побегут. А ты добрый хозяин?
— А самому интересно. Я людей сроду не покупал. Посмотрим, — важно ответил я.
Потом мы встали из-за
Последнюю фразу я произнес вслух, и Дед тут же вернулся, как ни в чем не бывало, вроде как по делам бегал, оттер меня от ушата с посудой и мастерски, не побоюсь этого слова, ее перемыл. Я усмехнулся, Дед тоже, и я пошел со двора, намереваясь вначале сходить к булгарам на торжище, да и посмотреть, не продают ли там собак каких. Хоть приценюсь, мало ли.
Тут меня остановила странная мысль. Коль скоро Русь уже крещена, то поймут ли окружающие мое стремление купить несколько баб, когда для избы и одной хватит, если хозяйственная? Я присел во дворе на колоду и закурил. М-де. Не создать бы прецедент. Я ж не сам по себе, я нынче человек княжий, в грязь лицом ударить не могу. Я даже расстроился, в кои веки такие возможности — и столько препятствий! То Фарлоф, то вот мысли. То политика князя Владимира. Хотя думаю, что это не прецедент. Не могу я быть самым умным. Рассердившись сам на себя, я вышел со двора и отправился на рынок, намереваясь купить двух или трех баб с самыми большими сиськами, какие там только будут. Ибо нельзя себе всю жизнь во всем отказывать. Последняя мысль была странной — я себе и раньше не часто отказывал, хоть в этом, хоть в чем-то другом. Вру. Отказывал. Но на рынок шел твердой поступью, держа на плече свой меч. Не менее твердо намереваясь устроить себе гарем, наплевав на то, что тут вроде как не положено. Меньше трубить про это — и все будет в порядке. Как и везде, что в этом мире, что было в моем. И купить тех, кто по-русски ни бельмеса не говорит. Пока обтешутся, все уже и ко мне попривыкнут. Надеюсь, пару собак я купить право имею? И хватит ли мне денег на баб, если куплю собак, и на собак, если куплю баб? Я остановился и снова закурил на улице, хотя и не собирался со вчерашнего дня это делать. И тут же снова вынесло вчерашнего попа, тот шарахнулся от меня и снова осенил себя крестным знамением. Я уже откровенно засмеялся поповской пугливости, но курить перестал, забычковал сигарету и припрятал ее в карман. Разбрасываться здесь «королевскими» бычками было бы недопустимой роскошью. Все еще криво ухмыляясь, я добрался до торжища, дорогу к которому мне показал намедни государственный муж Поспел.
Не успел я войти на территорию торжища, как меня в прямом смысле слова схватили за полы и чуть было не впарили мне рулон лежалого сукна — первыми в рядах почему-то были именно они. Начало обнадеживает. Вместо собак, надо думать, постараются продать кошек, а вместо баб кого? Бабок?
Глава XIII
Поход мой на рынок оказался долгим и сложным, я шел по рядам, отбиваясь от любых предложений, старательно двигаясь в сторону рядов, где торговали живым товаром, но отбиться удалось не ото всех. И вскоре я уже был счастливым обладателем здоровенного березового веника и малой кадушки с мочеными яблоками. Вроде бы вещи-то нужные, но куплены уж больно внезапно. Выглядел я забавно, надо полагать, — с субурито на плече, с кадушкой яблок и веником под мышкой. Но желающих смеяться почему-то не находилось. Уже все
Ненавижу столпотворения. Я не могу видеть всех, кто крутится рядом, тем более не могу видеть всех, кто чуть дальше. Я не контролирую всю площадь, поэтому мне неуютно, до спрятанной в плечи головы неуютно и беспокойно. Но торжище мне понравилось. Вернее, торговцы. Эти люди уважительно, причем совершенно искренне — у меня нюх на такое — относились и к нам, покупателям, на которых наживались, и к своей работе и к плодам рук своих тоже, прекрасно совмещая и то и другое. Покупка была не безликой покупкой в супермаркете, но целой сделкой, плодом долгих раздумий и отчаянного торга сразу за двоих, потому что я никогда не торгуюсь, для меня названная продавцом цена и есть последняя. Видимо, это шокировало торговцев, и они сами сбивали свою же цену.
Я уже чуть было не купил с десяток кур и солидного порося средних лет, когда, наконец, пошли ряды с другой живностью. Тут были и быки, и коровы, и лошади — боевые и рабочие, тут были овцы и козы, тут же были собаки. Наконец-то!
Первые собаки моего внимания как-то не привлекли. Зато подошел ко мне неожиданно мужичок средних лет, постарше меня. Невысокий, но складный, седеющий сероглазый человек с длинным шрамом на лице. Началось, что ли? Я машинально переместился на удобную позицию, чтобы сразу расколоть мужичку голову, если что.
— Здрав будь, — начал мужичок, — тебя Ферзем кличут?
— И ты будь здрав, — отвечал я. — Да, меня так зовут. Что надобно?
— Ты правда вчера Фарлофа на дворе прилюдно палкой убил? — Он спросил это с такой страстью, что стало ясно: что-то в этой истории для него настолько важно, что ему можно простить даже «палку». Нет, нельзя.
— Ты бы, дядя, следил за тем, что говоришь. Меч мой срамить и позорить не смей, а не то дам я тебе «палку», — сухо поведал я собеседнику, и тот ужасно смутился.
— Прости, Ферзь, право слово, не хотел ни тебя, ни меч твой задеть, за что купил, за то продаю. Так ты Фарлофа деревянным мечом убил, как пса?
— Я. А тебе что за дело, мил-человек? Он друг тебе или родственник? — отвечал я.
— Друг… Он девку приневолил… А она за меня просватана была. Вот и вся наша дружба. Я пробовал вступиться, сам видишь, что сталось, — мужичок показал на свой рубец на лице, — на озере мы были с ней. Меня посек, а ее… Довел на него князю, ан толку не было. Предложил мне князь виру, а что мне в той вире? Чести ей не вернешь. Вот, живем теперь. Я все ждал, что случай будет с варягом ночкой повстречаться, а все не было.
— Так ты зол на меня, что ли, дядя? — Я уже готовился посоветовать ему лучше быть готовым к таким ситуациям, чем потом людям нервы мотать, но тут мужичок наконец улыбнулся.
— Нет, Ферзь, я тебя поблагодарить искал, — сказал он и поклонился мне в пояс.
— Да не за что. Варяг сам напросился, да и, видать, давно напрашивался, — ответил я мужичку, смутившись.
— Ты, Ферзь, где остановился? Люди болтали, что тебя в лесу нашли, — спросил мужичок.
— Ты бы, дядя, хоть сказал, как называть тебя, — ненавязчиво я напомнил мужичку о хорошем тоне.
— Зови меня Ершом, Ферзь, — тут пришла очередь смутиться мужичку, который забыл о правилах приличия.
— Добро, Ерш. Остановился я в «черной», слыхал ли о такой?
— Ох, паря, за что ж тебя туда? За варяга, поди? — охнул Ерш.
— Нет, это мне в награду, — сказал я довольным голосом. Вот так и начинаются легенды и куются первые звенья славы.