Самвэл
Шрифт:
И вскоре на одной из западных башен цитадели повисло нагое тело, сиявшее снежной белизной в первых лучах солнца. Все взглянули на него — и содрогнулись от ужаса.
Не содрогнулся лишь князь Мамиконян. Но и ему было горько. Он обратил к висящему телу печальный взгляд, посмотрел на него с болью в сердце, вытер набежавшую слезу и неверными шагами направился в северную часть цитадели. Вся вселенная погрузилась для него во мрак. Он шел, сам плохо сознавая, куда идет. Почти машинально подошел к одной из каменных пещер, запертой железной дверью, вынул маленький ключ, отпер дверь, вошел и снова запер за собою дверь.
Это был подземный тайный ход на случай бегства.
Почти в то же время, когда отец скрылся через потайной ход, к большим воротам Вана подъехал его сын Самвел.
Первое, что привлекло внимание юноши, были крылатые драконы, стоявшие, словно два стража, по обе стороны ворот. Эти великолепные произведения искусства были изуродованы и расколоты. Он въехал в ворота. Обращенный в обгорелые руины город все еще дымился, кое-где догорали пожарища.
Его взгляд упал на нагое тело, сиявшее снежной белизной в первых лучах солнца.
— Что это? — воскликнул он в ужасе.
— Тело княгини Рштуни, — ответили ему.
— Кто это сделал?
— Ваган Мамиконян.
— Каин! — воскликнул несчастный юноша и закрыл лицо руками. — Тот убил брата, а ты — сестру...
VI ОТСТУПНИК НА ПОРОГЕ СВОЕГО ДОМА
В соборе города Адамакерта шла церковная служба. И хотя день был будничный, не праздник и не воскресенье, молящихся было очень много.
Напротив алтаря, у правой стены церкви стояла на четырех мраморных столбиках маленькая, закрытая с трех сторон ложа. Со стороны, обращенной к алтарю, вместо стены была золоченая решетка. Тяжелый виссонный занавес за нею задергивался изнутри и делал помещение недоступным для постороннего глаза. В таком виде оно представляло собою закрытую, уединенную молельню.
Пол в ней был устлан дорогими коврами, у стены стояло роскошное кресло. В молельне находилась пожилая женщина. Сообразно ходу церковной службы, она то опускалась на колени и клала земные поклоны, то молилась стоя, то садилась и с глубоким вниманием слушала священника. Она была воплощением религиозного благочестия и всею душою отдавалась священному обряду.
Никогда еще ее религиозное чувство не изливалось столь горячо, никогда еще ее мольбы не возносились к престолу Всевышнего с таким пламенным рвением, как сегодня. Она была во власти горя, словно потеряла близкого человека, и слезы струились по ее скорбному лицу.
То была правительница Васпуракана — мать Меружана Арцруни.
Помещение, в котором уединилась княгиня, было фамильной молельней князей Арцруни; построив этот собор, они отвели ее для княжеской семьи.
Служба кончилась, и в молельню вошел отслуживший ее священник. Княгиня встала, и он поднес ей святые дары. Она приняла их и приложилась к руке духовного пастыря. Теперь ее печальное лицо и кроткие, бесконечно добрые глаза казались умиротвореннее. Весь облик княгини вызывал глубокое уважение. Эта почтенная женщина сочетала в себе высокие достоинства знатной повелительницы
— Как здоровье твоей дочери, святой отец? — спросила она. — Мне говорили, она совсем расхворалась.
— Уже много лучше, госпожа, — ответил священник. — Опасность миновала. Дочь моя обязана жизнью тебе, княгиня. Если бы ты не прислала без промедления дворцового лекаря, я лишился бы единственного своего дитяти. Да продлит Всевышний твою жизнь, госпожа, за то, что ты так заботишься о жизни других!
— Это мой долг: все они — мои дети, — ответила княгиня. — Сожалею, что в эти дни буду слишком занята и не смогу навестить больную.
— Она была бы счастлива, госпожа. Твой приход всегда к добру, он совсем исцелил бы ее.
Священник удалился, в молельню вошли две служанки, ожидавшие за дверью. Поддерживая княгиню под руки, они свели ее вниз по каменным ступеням молельни.
Служба кончилась, однако прихожане не расходились: протоиерей должен был произнести проповедь. Но княгиня не стала дожидаться и через особый выход покинула церковь.
На улице ее ожидал пышный паланкин. Она села, сели и служанки, и белые мулы медленно тронулись. Впереди шли двое вооруженных слуг в красной одежде, а позади — придворные княгини, тоже пешие. От самых дверей храма вдоль всей улицы в два ряда стояли нищие, с нетерпением ожидавшие появления своей благодетельницы. Главный эконом княгини подошел к ним с кошелем в руках и щедрою рукою наделил каждого, как обычно, милостыней.
Паланкин торжественно двигался по улицам города, и все встречные, от мала до велика, останавливались, кланялись и с любовью приветствовали княгиню, ибо это проезжала мать народа и правительница страны. Княгиня благосклонно отвечала на приветствия.
Паланкин остановился перед роскошным княжеским дворцом, вход в который сторожили по обе стороны от ворот крылатые драконы. Это был родовой герб князей Арцруни, который ставился у входа во все их города и дворцы. Княгиня вышла из паланкина и в окружении слуг направилась во дворец. Она миновала великолепный двор под густолиственной сенью вековых деревьев и вошла в свои покои. Слуги удалились, остались только служанки, но и они, подождав немного и видя, что госпожа не дает никаких поручений, оставили ее одну.
Как обычно, к княгине пришла пожелать доброго утра и получить благословение невестка, жена Меружана. Она вела за собой двоих маленьких детей. Все подошли и поцеловали руку княгини. Так было заведено и повторялось каждый день, едва княгиня возвращалась из церкви. Княгиня достала принесенную с собой просвиру и наделила внучат и невестку. Дети, мальчик и девочка, ухватились за бабушкины колени своими пухлыми ручонками и, глядя на нее блестящими любознательными глазками,спросили:
— Бабушка, отчего хлеб из церкви такой вкусный?
— Божий хлеб, детки, оттого и вкусный, — отозвалась княгиня и погладила кудрявые головки.
Невестка стояла возле свекрови, не смея сесть в ее присутствии. Это была миловидная молодая женщина, очень нежная и хрупкая; казалось, дотронься до нее — и она рассыплется. Она вступала в разговор только тогда, когда свекровь сама начинала его, и всякий раз лицо молодой княгини заливала краска смущения. Она еще не утратила стыдливости юной девушки, но уже обрела почтительную покорность молодой невестки.