Самвэл
Шрифт:
Царица собственноручно застегнула на княжне сверкающий каменьями пояс, а Ашхен со слезами радости приложилась к ее руке.
Многие другие жены и дочери нахараров тоже получили награды. Когда церемония награждения подошла к концу, епископ благословил собравшихся. Затем из трапезной послышались звуки музыки, и царица приветливо и благосклонно обратилась к участникам церемонии, приглашая их на торжественный обед.
Народ толпился на площади перед дворцом до самого вечера, С нетерпением ожидая выхода нахараров. Когда они появились, навстречу со всех сторон грянули
X МУШЕГ: «ОКО ЗА ОКО»
И спарапет армянский Мушег с сорока тысячами воинов обрушился внезапно на войско (персов) и разгромил его. Персидский и,арь Шапух едва спасся верхом... И многих персов перебили, многих персидских вельмож взяли в плен, и захватили сокровища персидскою царя и царицу цариц вместе с остальными женами... И всех вельмож, а было их шестьсот человек, повелел Мушег, полководец армянский, убить и набить чучела их сеном... Это совершил он, дабы отомстить за отца своего Васака...
Фавстос Бюзанд
Сняв осаду Артагерса, Шапух передал большую часть своего войска Меружану Арцруни и Вагану Мамиконяну и
оставил на захваченной части Армении, а остальные силы взял с собою и двинулся в Персию. За две недели он дошел до Тав-риза и остановился с войском в окрестностях этого города.
Тем временем несколько армянских полков двигались туда же по другой дороге. Они прошли земли Гер и Зареванд и вдоль северной оконечности озера Капутан вышли к берегам реки Аги.
Силы армян состояли только из легкой конницы и потому мало походили на регулярные войска, хотя и были достаточно многочисленны. Свои переходы они совершали по ночам, днем же сворачивали с дороги и отдыхали в безлюдных и хорошо защищенных местах. И причиною тому был вовсе не иссушающий полуденный зной выжженных солнцем пустынь, простиравшихся от Зареванда до Тавриза. Не это заставляло армянских воинов двигаться по ночам. Причина была другая: они хотели остаться незамеченными. Войска армян даже шли не вместе, а были разбиты на несколько отдельных частей, которые держались на значительном расстоянии друг от друга.
Было далеко за полночь, когда первые полки подошли к реке Аги. Во время весенних паводков река не раз меняла свое податливое русло и размыла, в конце концов, довольно широкую и глубокую ложбину, по которой и текли ее бурные воды. Сейчас паводок схлынул, и у берегов осталась широкая полоса ила, буйно поросшая пышной растительностью. Эта ложбина была настолько ниже окружающей местности, что сверху, с дороги, не было бы видно и тысячи людей, если бы они укрылись в зарослях. Именно там, на правом берегу реки, и сделали привал армянские воины. Лошадей стреножили и пустили пастись в прибрежных камышах, в сами вынули, что нашлось в переметных сумах, перекусили, потом положили оружие под головы и легли спать.
Словно воплощенное нетерпение, ходил он взад и вперед вдоль берега и грыз на ходу прихваченный с собою кусок копченого мяса. Ночная тьма окутала землю, и вокруг не видно было ни зги. Только вдали яркими звездочками мерцали еще не погашенные огни персидского стана. Дозорный не отрывал от них взгляда.
Он пошел вверх по течению и дошел до моста. Мутные бурные воды бились об его опоры, и этот глухой рокот один нарушал ночную тишину. Дозорный не перешел на другой берег. Он встал по эту сторону реки, у одной из высоких опор моста, и, весь подавшись в сторону персидского стана, до предела напряг зрение и слух. Долго вглядывался он в ночную темноту, хотя не видел, да и не слышал ничего, кроме глухого рокота воды.
Персидское войско стояло под Тавризом, а город находился на левом берегу, в трех часах пути от моста.
В это время на обочине большой дороги, ведущей к мосту, из вырытой в земле ямы, словно крот, высунул голову и огляделся по сторонам какой-то человек. Глаза его были настолько привычны к темноте, что, как у зверя, видели и ночью. Поэтому он сразу заметил дозорного, стоявшего у опоры моста, вылез из земляной норы и тяжело пополз к нему.
— Подайте несчастному, — затянул он, когда подполз совсем близко.
Человек, стоявший у моста, вздрогнул, увидев, что у его ног копошится что-то, круглое и неопределенное.
— Два дня крошки во рту не было... помираю с голоду... сжалься... — повторило странное существо еще жалобнее.
Дозорный отдал ему свой кусок мяса, хотя и сам был очень голоден. Незнакомец подхватил его на лету, как собака, и начал жадно есть вместе с костями, размалывая их своими крепкими зубами.
— Ты и впрямь очень голоден, — заметил дозорный.
— А как же, господин мой! Двое суток никто по мосту не проходил.
— С чего бы это?
— Не видишь, что ли? Там, за рекой — персидское войско. Вот все и боятся, никто в те края носу не кажет. Дороги будто вымерли. Люди не смеют из дому выходить: как бы на этих головорезов не напороться. Так и рыщут, окаянные, словно голодные волки.
— Что же, они тебе ничего не дали?
— Дождешься от них, как же... Хоть бы уж моего не брали! Один нечестивец с меня плащ стащил и унес. Целых десять лет был он мне и одеждой и постелью... армянин-паломник подарил. Не знаю, что теперь со мной будет. Или холод доконает, или жара.
Последние слова прозвучали так горестно, что дозорный сбросил с плеч военный плащ.
— Вот тебе одежда.
Незнакомец с невероятной радостью схватил неожиданный подарок, осыпая благословениями своего благодетеля. Потом попросил:
— Помоги мне, милосердный господин, донеси эту одежду до моей ямы, она тут недалеко.
Он пополз в свое логово; незнакомый благодетель понес за ним одежду. У несчастного была проказа, а таких больных изгоняли из общества людей, и они жили вне городов, по обочинам больших дорог, в вырытых в земле норах, добывая пропитание милостыней, которую бросали им путники.