Самый черный день
Шрифт:
...в эпицентре взрыва испарилось все, от железа до бетона. Дальше от эпицентра на асфальте и фасадах домов мгновенно появились тени от шедших еще секунду назад по улице на работу, в школу, просто в магазин... уже исчезнувших, переставших существовать людей — после вспышки от них остался лишь прах и мелкие угли. Когда-нибудь, это жуткое зрелище будет наводить ужас на забредших сюда жителей нового, постъядерного мира.
Спустя еще минуту вторая вспышка осветила промзону города N, и там все повторилось...
Огненные шторма, вслед за взрывными волнами, расходились в разные стороны; разрушенные здания горели как факелы, кипел асфальт, плавились трамвайные рельсы, горели продолжавшие ехать по ним трамваи. Горели автобусы и троллейбусы, горели юркие маршрутки и многочисленные легковые автомобили, — транспорт на улицах города корежился на ходу от высоких температур; внутри горели люди — тысячи людей, которые оказались слишком далеко от эпицентров, чтобы принять
Новые микрорайоны и пригороды пострадали меньше. Возможно, в этом был какой-то просчет или незапланированное отклонение траектории полета боеголовки, но сложилось, как сложилось: основной удар пришелся на административный центр города и промзону, а не на спальные районы. Новостройка, в подземном гараже которой пряталась Светлана с дочерью и еще две женщины с детьми, которых Светлана завернула прямо с лестницы, устояла.
Здесь взрывная волна, успевшая растерять большую часть своей сокрушительной силы, уже не смогла нанести существенных повреждений. Большая часть застройки микрорайона осталась стоять в виде выгоревших коробок с симметрично правильно расположенными в них черными квадратиками окон. Здесь на стенах домов уже не было причудливых и пугающих теней. Владимир видел эти тени, когда оборудованный по высшему уровню радиохимической и биологической защиты БТР объезжал один из эпицентров. Полностью лишенная оконных стекол новостройка продолжала стоять нетронутая огненным штормом (только с одной ее сторонысдуло часть выступавших из фасада балконов), — широкие проспекты новых районов стали для огненного шторма непреодолимым препятствием.
Прорезая пыльную темноту паркинга противотуманными фарами и низко урча дизелем, на второй уровень въехал БТР. Машина остановилась, и наружу выбрался человек в военной форме и противогазе и вышел на свет.
Поправляя ремень висевшего на его плече короткого автомата, Владимир резким движением оборвал с плеча один из погонов, повертел в пальцах, потом сорвал второй и зашвырнул их в темноту, в сторону от освещенного фарами участка стоянки, стараясь закинуть ставшие ненавистными знаки отличия как можно дальше от себя. Потом он снял противогаз и громко прокричал:
— Света! Анюта! Девочки мои!
Тишина.
— Света! — повторил он и закашлялся.
В этот момент Владимир услышал, как где-то рядом тявкнула собака. Сплюнув на пыльный пол, он обернулся к транспорту и подал знак сидевшим внутри.
На БТРе включили фару-искатель, и яркий луч принялся шарить по полупустой стоянке. На редко стоявших машинах лежал толстый слой пыли и куски штукатурки; из-под одной, в дальнем углу уровня, блеснули желтые испуганные глаза, — собака выглядывала из-за колеса внедорожника. Из пасти животного вырвался короткий скулеж, а за тонированными стеклами в салоне машины кто-то пошевелился.
— Саш, посвети-ка еще раз вон на тот джип... — попросил Владимир, указав рукой направление. Луч вернулся.
Поправив ремень автомата на плече, но, не беря в руки оружия, Владимир направился в сторону машины.
— Света! Анечка, доченька! — снова позвал он.
Задняя дверь джипа приоткрылась. Из-за двери выглянула чумазая девчушка, ровесница его дочери — Настенька из квартиры двумя этажами ниже. Владимир узнал девочку. Следом выглянул мальчишка постарше, тоже соседский, и только после — его жена и дочь…
Всего в машине оказалось восемь человек: три женщины и пятеро детей. Все, кого удалось встретить Светлане по пути на парковку (по счастью машина принадлежала одной из женщин, и двери открыли имевшимися ключами, сохранив относительную герметичность салона). В машине было темно — электромагнитные импульсы сделали свое дело, — запустить двигатель не удалось. Но это и к лучшему, — пожары и радиоактивный фон на поверхности не оставили бы им шансов.
ЭПИЛОГ
В тот день, за несколько часов погибли сотни миллионов людей в разных странах, на разных континентах земного шара. Миллиарды были обречены на мучительную смерть от лучевой болезни, массовых отравлений и голода. В каждый последующий день после ударов все меньше и меньше солнечного света пробивалось сквозь облака пыли и копоти, поднятые взрывами в верхние слои атмосферы. Постоянно идущие радиоактивные дожди не вымывали сажу. Тысячи взорвавшихся в короткий промежуток времени термоядерных боеголовок вызвали подвижки земной коры, разбудив множество крупных вулканов. Горели угольные пласты, выбрасывая миллионы тонн гари в атмосферу, горели леса, горели нефтяные месторождения, горели города…
Спустя пять — семь — десять дней (в разных регионах по-разному), выжившие не увидели восхода Солнца. Вскоре началась зима.
Последний
Сергей Булыгинский
Желание
И вот теперь, спустя без малого полторы сотни лет, они вернулись. ’’Давно пора’’— подумал он, — ’’В моем возрасте впасть в детство даже и не стыдно. С другими это случалось, как правило, намного раньше’’. Впрочем, это было мимолетное и совершенно невероятное допущение. Уж он-то знал, что застрахован от старческого маразма, как и от всех других неприятностей, связанных с нарушением функций его полного сил и не подверженного старению тела. Может быть, дело в слишком долгом одиночестве? Пять лет — это много, даже для бессмертного, пережившего конец света и оставшегося единоличным хозяином всей планеты. А если не верить в существование внеземного разума, то и всей Вселенной. А в инопланетян в сложившихся обстоятельствах не очень-то верится. Что-то не спешат они колонизировать Землю. Казалось бы — какого хрена им еще надо? Сопротивления не ожидается — некому тут сопротивляться. Города, заводы, транспорт — все на месте. Ни тебе радиоактивных пустынь, ни отравленных морей. Ну, экология слегка подпорчена, не без этого. Так она ж восстановится, если на нее не давить. Уже почти восстановилась. Где еще во Вселенной такая халява обломится? Но что-то не сыплются с неба летающие тарелки, не выскакивают из них зеленые человечки с раздувшимися от избытка серого вещества головами. А значит, никто не помешает ему, Адаму Ласту, осуществить то, что составляет теперь единственный смысл жизни. Времени у него в избытке, ресурсов тоже хватит. Только бы крыша не поехала от одиночества, эти навязчивые состояния из далекого прошлого — нехороший симптом. Надо будет пройти внеочередное обследование.
*
Самим фактом своего существования Адам Ласт опровергал распространенное мнение, что выдающийся ученый должен быть всесторонне образованным человеком. ’’Современный ученый,’’ — сказал он в своей Нобелевской лекции, — ’’напоминает мне Алису в Зазеркалье. Чтобы оставаться на месте, то есть на переднем фронте науки, он должен очень быстро перерабатывать поступающую информацию, а если хочет двигаться вперед, то должен делать это еще в два раза быстрее’’. Подобно Шерлоку Холмсу, не желавшему знать, что Земля вращается вокруг Солнца, он считал неразумным забивать свой ’’маленький пустой чердак’’ научным мусором, не относящимся к делу. Великолепный микробиолог и генетик, он проявлял поразительное невежество во многих вопросах, не касающихся избранного им научного направления. Зато в области генной инженерии он был Богом. Именно так, с большой буквы и почти в буквальном смысле слова. Тасуя гены, как колоду карт, разрывая и соединяя, как ему вздумается, спиральные цепочки ДНК, он мог заставить бесполезный сорняк вырабатывать ценнейший антибиотик, а зловреднейшую бактерию — честно трудиться в человеческом кишечнике, расщепляя целлюлозу и другие неудобоваримые компоненты пищи без малейшего вреда для организма. Поэтому, когда он во всеуслышание заявил, что в недалеком будущем собирается подарить человечеству предмет его давних несбыточных мечтаний — бессмертие, даже самые злобные завистники не рискнули назвать его хвастуном и авантюристом. Быстрого успеха, впрочем, никто не ожидал, в том числе и он сам. Год за годом он выводил все новые штаммы вирусоподобных организмов (слово ’’вирус’’ к ним не подходило ни по своему буквальному латинскому значению, ни по устойчивому представлению людей о вирусе, как о чем-то крайне вредном и опасном), призванных не разрушать клетку, в которую внедрились, а наоборот, защищать ее от других микроорганизмов и внешних воздействий, в том числе и блокировать механизм старения. Если бы речь шла о каком-то одном органе, он решил бы задачу за год— два, но как заставить микроорганизм, наиболее комфортно чувствующий себя в клетках печени, защищать стенки сосудов или нейроны нервной системы? Всего на создание комплексной ’’вакцины бессмертия’’, состоящей из трех десятков видов ’’защитников’’, ушло двадцать три года. И это было далеко не все. Никто не решился бы на массовое применение столь сильнодействующего средства без тщательной проверки, включающей и анализ отдаленных последствий. На это потребовалось бы больше времени, чем на создание вакцины. И тогда он без колебаний ступил на путь, проторенный врачами-подвижниками прошлого — привил вакцину самому себе. Теперь, когда бешеная гонка за результатом осталась позади, он наконец смог перевести дух и оглядеться по сторонам. И вдруг понял, что безнадежно опоздал. Конец света надвигался неудержимо, время, когда его еще можно было остановить, было безвозвратно упущено.