Самый скандальный развод
Шрифт:
– Вы – гений, Адонька! – восхитился Пулькин поклонник, и Адонька переключилась на него – так, что Аркадий Серапионович, кажется, был уже не рад, что похвалил ее.
– Пойдемте за стол, – предложил Влас. – В конце концов, за ним же побежала эта полная девица. Не помню ее имени.
И все со спокойным сердцем вернулись на свои места.
– Давайте выпьем за то, чтобы Света догнала Иннокентия, – предложила Икки.
– Догнать – это полдела, его привести еще нужно каким-то образом, – заметила Пулька.
– Вот и следующий тост
– Слушайте, а поехали завтра смотреть на торговцев из рыбной лавки! – предложила Пульхерия, разгоряченная вином.
Все поддержали ее, за исключением Анжелки, которая сказала, что завтрашний день будет полностью посвящен рисованию на пленэре. Я колебалась.
– Ну, не съедят же они тебя! И потом, ты вообще можешь им на глаза не показываться, скажешь только, где они стоят, и все. А ты, Огурцова, совсем сдвинулась! Хватит ребенка истязать – пусть хоть день отдохнет! – Пулька настояла на своем, и было решено, что завтра мы все поедем глазеть на торговцев из рыбной лавки.
Разошлись только к двум часам ночи.
– Наконец-то мы одни! – радостно воскликнул Влас, когда мы поднялись на второй этаж. – Неужели это правда? Мне не верится! – Он страстно поцеловал меня и повалил на кровать.
– И правильно делаешь, что не веришь, – на лестнице послышались чьи-то тяжелые шаги и горькие всхлипы.
– Черт! – выругался Влас.
– Он так бежал, – сквозь слезы говорила Света, – так бежал, что я потеряла его из виду и вернулась.
Иккина помощница проревела на соседней кровати до четырех утра, а мы с Власом утешали ее как могли.
В начале пятого явился Иннокентий – шапка его съехала на глаза, из носа шла кровь.
– Где ты был? – грозно спросила я.
– Где? – все еще всхлипывая, прошептала Света. – Мы все за тебя так волновались!
Бывший бабушкин ученик поначалу вообще ничего сказать не мог – только мычал да заикался. Потом залепетал что-то совершенно бессвязное. Я принесла перекись водорода, и мы втроем принялись останавливать кровь.
Иннокентий сидел и гнусавил, задрав голову, очевидно, пытаясь рассказать нам, что же с ним произошло после того, как светоотражающая полоса на его жилетке уже ничего не отражала вдалеке – после того, как не только мы потеряли его из виду, но и хлюпающая Света.
– На меня набгосились! – наконец членораздельно произнес он. Дальше он долго и путано рассказывал, что его занесло на какую-то лесопилку, где он прилег на бревно, решив поспать до утра, как откуда ни возьмись перед ним в темноте выросло человек пять, а может, десять (Иннокентий точно не помнил) и нагло потребовали денег:
– Гони, туггики, они сказали, – жаловался конструктор упаковок для микроторпед.
Денег, конечно, у него не оказалось, и кончилось тем, что мужики разозлились и избили бедного бабушкиного ученика.
– А зачем ты вообще-то убежал? – спросила я.
Иннокентий молчал – кажется, у него не было ответа на этот вопрос.
–
– Жестокие! Все жестокие! И згые! – Иннокентий, по-моему, собрался плакать.
– Это я-то злая?! – отчаянно закричала Света. – Я, которая догоняла тебя? Все ноги сбила, а потом всю ночь проревела?!
«Муж» смотрел на свою избранницу широко раскрытыми глазами и молчал.
– Отвечай! Я – злая? Да? Отвечай! – требовала Иккина помощница.
– Давай мигиться, – схитрил конструктор, и Светлана тут же замолчала. – А? Давай мигиться?
– Ладно, – быстро согласилась она, и мы с Власом улеглись, надеясь поспать хоть пару часов.
Только меня окутала дремота, как сквозь зыбкий сон проникло:
– Пгости меня? А?
– Ладно.
– Пгостила?
– Да.
– Ну, пгости меня.
– Хорошо, только больше не убегай.
– Давай мигиться?
– Кешенька, ну мы помирились.
Подобный диалог продолжался до восьми утра. Влас сначала лежал молча, потом культурно подкашливал, намекая, что они тут не одни, затем кашлял в открытую – нагло и громко. После – приподнял голову, видимо, хотел что-то сказать, но не решился и, закатив глаза, уронил ее на подушку от отчаяния и безысходности.
– Точно помигились?
– Да, Кешенька, точно.
– Моя коговка!
– Никакая я не коровка! – И они опять начали ругаться.
С первого этажа донеслись голоса пробудившихся гостей.
– Давай помигимся!
– Да сколько же можно, в конце-то концов! – не выдержал Влас. – Вы всю ночь нам спать не даете!
– Ой! Пгостите, пожалуйста! – испугался Иннокентий.
– Простите! – проворчал мой ясный сокол, вскочил с кровати, быстро оделся и сказал: – Пойдем, Маш – нам ведь еще на торговцев рыбой ехать смотреть! Дурдом какой-то! А эти пусть дальше мирятся! – и Влас убежал на первый этаж.
– Смотрите-ка, Кузенька даже порозовел! Всего одна ночь на свежем воздухе, а каков результат! – восторгалась Икки, глядя на будущее дарование, у которого цвет лица, как, впрочем, и все тело было действительно розовым, но это отнюдь не являлось показателем здоровья – Кузьма за ночь покрылся красными шелушащимися пятнами. Малыш сидел на кровати, болтая ножками, и расчесывал себя до крови.
– Прекрати чесаться! – закричала Огурцова и схватила его за руку. – Ты чего вчера нажрался? А? Отвечай матери!
– Фи-и, Анжелонька, как грубо это вы-э, – заметил проктолог.
– Потому что я знаю! Это диатез! А у него диатез на шоколад! – довольно резко ответила она Аркадию Серапионовичу. – Смотри матери в глаза и отвечай, где ты взял шоколад?!
– Ты – бяка, такую-то мать! – Надо же, Кузя до сих пор не отучился ругаться матом – никакие кружки и секции не помогли.
– Я т-тебе!.. – Огурцова была в ярости.
– Анжел, ну где он мог взять шоколад, когда мы его сразу уложили спать?! – Мне показалось, что я непременно должна вмешаться.