Самый старший лейтенант. Разведгруппа из будущего
Шрифт:
Идиотизм, но в самолете чувствуешь себя голым. Залечь негде, ползти некуда, гранату не бросишь…
— К пулемету! — орала Катрин.
— Так свои там…
— Пугнуть, дубина!.. — начальница попыталась протиснуться к пулеметной турели, ударилась о ящики.
Женька попробовал двинуть следом, упал, покатился, ухватился за плащ румынки. Женщина пришла в себя, держалась за подбородок, что-то говорила. Глаза, полные слез, даже в полутьме были колдовски красивы. Женька, цепляясь за брезентовые ремни, встал. С опозданием понял, что никакая она не немка и не румынка. Молится и матерится на родном…
«Пе-3»
Обе тусклые лампочки в грузовом отсеке погасли. Один из проклятых ящиков двинул Женьку между лопаток, бедро дернуло болью. Кто-то кричал… Женька автоматом отпихивал от себя ящики, что-то нетвердое. А, майор… Вроде шевелится… Черт с ним… Катька где? Что-то мягкое… Комбинезон… Стас… Спина мокрая… вздрагивает… Тон двигателей «юнкерса» изменился. Самолет содрогался.
Кто-то упал рядом. Катька…
— Что? — заорала начальница, хватая за плечо.
— Стасик. Ранен он…
— Горим, Женька. Мотор…
В иллюминатор заглядывало, дрожало оранжевое зарево. Ясно, как днем, виднелась ребристая обшивка крыла.
— Валша посадит… перевязать бы…
Катрин с силой отпихнула:
— Дверь, Женька! Открывай…
«Юнкерс» кренился, и Женька просто всем существом чувствовал, какого труда пилотам стоит удержать машину от падения. Полез-покатился к двери, нащупал рукоятки. В отсеке стало светлее из-за огня, дрожащего на крыле…
Да открывайся же! За спиной кричали. Женька, срывая ногти, отдраивал дверь. Поддалась, проклятая…
Хлестнуло соленым холодным ветром. Неслась, тускло сверкая, вода. Билось мутное отражение двигателя-факела.
— Приказано прыгать! Разобьемся…
— Да он охренел! Куда?! Берег где?
— Рядом. Командир пока машину держит! — кричал, пытаясь перекрыть свист воздуха, скрежет двигателя и дребезжание металла, старлей-радист. — Приказ…
Женька с ужасом смотрел на несущуюся безумно далеко под крылом воду.
— Прыгай, приказ! — хрипло кричал старлей, тряся Катрин за плечи.
— Ах, вашу… — командируй отпихнула радиста. — Женька, пошел!
— Ты что?! Я ж в лепешку! А Стас?
Катрин пнула-подсекла под колено и толкнула в дверь. Женька пытался ухватиться за проем, но был уже в воздухе… Мгновенно развернуло — успел увидеть промелькнувший хвост «юнкерса».
Завопить не успел — это и спасло. Вода оказалась неожиданно близко. Бахнулся боком. Сдавило со всех сторон плотным холодом. Оглушенно замолотил руками и ногами. Вынырнул. Во тьме трепетал тусклый факел уходящего самолета, уносило к звездам длинный шлейф дыма. Женька не успел выплюнуть горько-соленую воду — факел встретился с водой, подскочило над волнами горящее крыло, поднялся фонтан воды. Победно проревели где-то в высоте истребители.
Всё.
Женька попробовал вынырнуть повыше, оглядеться. Однообразные горбы волн. Тихо-то как, только плеск безразличный. На дне еще тише. Главное, не паниковать. Что Катька бы сделала? Определиться, сообразить, куда плыть. Плыть. Ничего иного не остается. Валша уводил самолет от Херсонеса.
— Евгений, твою… — неразборчиво кричали из темноты.
Женька хлебнул воды, вынырнул и завопил:
— О-го-го! Здесь я!
Белые всплески, смутный шарик головы.
— Чего молчишь? Я ору, ору… — возмущалась Катрин, отплевываясь.
— Не слышал. Один плеск, — прохрипел Женька, всматриваясь — не приглючилось ли?
Нет, она. Взъерошенная, со щекой расцарапанной, но деловитая.
— Поплыли, Земляков. Долговременные морские купания без тренировки крайне вредны для здоровья.
— Кать, а берег-то где?
— Вон он, берег, — сердито прохрипела начальница. — Присмотрись, сам увидишь, если не ослеп. Но сначала нашего радиолюбителя попробуем отыскать. Он где-то недалеко плюхнулся. Как наподдал мне ногой, так и сам следом кувыркнулся…
Старшего лейтенанта отыскали минут через десять. Женька вдоволь накричался и наглотался воды. Радист то ли сломал, то ли вывихнул руку и с трудом держался на воде. Катерина ныряла, стаскивала с него сапоги. Плавала она уверенно, Женька тоже пришел в себя. Буксировали охающего и отплевывающегося старлея. Все было просто и ясно. Берег недалеко, — Женька удивлялся, как сам не разглядел темную гряду, изредка подсвечивающуюся далекими зарницами разрывов. Судя по всему, приводнились довольно далеко от Севастополя. Можно было надеяться, что берег здесь уже свои контролируют, но всякое может быть. «Вальтер» в кармане комбинезона колотил по ляжке, бедро другой ноги на каждое движение отзывалось саднящей болью. Ничего, главное, живы.
Впереди шумел, накатывался на камни прибой.
— Теперь, мальчики, щекотливый момент, — пробулькала Катрин.
Еще дна не успели нащупать, как от камней, омываемых пеной, закричали:
— Стой! Хенде хох! Плыви сюда, или стрелять будем! Фирштейн?
— Выплыву — я те дам «фирштейн», — в голос посулила Катрин. — Полиглоты хреновы.
У начальницы и старлея сохранились не успевшие окончательно размокнуть удостоверения. У Женьки в карманах имелись только немецкие накладные, но чего ждать от лопуха-переводчика? Стрелять и бить морду не стали, — начальницы, естественно, заслуга. Юбку она пожертвовала Нептуну, блузка и «парабеллум» вызывали законные подозрения, но морпехи все равно представляли немецких шпионок как-то иначе. Наверное, сапоги и сатиновые, до боли знакомого пошива спортивные трусы послужили неоспоримым доказательством принадлежности к Красной Армии.
Связь со штабом армии у командира бригады имелась, и через полчаса Женька и начальница сидели, кутаясь в плащ-палатки, и пили чай. Приплелся в блиндаж и старлей-радист, — сустав ему вправили, а сострадательные моряки нацедили кружку спирта.
Очки в кармане комбинезона сохранились. Женька нацепил окуляры и стал рохлей младшим лейтенантом. Такого по плечу похлопывают и тут же забывают. Рядом ведь громоотвод сидит — взъерошенный, очаровательный, под плащ-палаткой голые ноги не очень старательно скрывающий. Ну и чудесненько. Рядовому младшему лейтенанту Землякову очень требовалось время в себя прийти.