Самый жаркий день
Шрифт:
– Вы с Марго больше не шалили?
– Не-е, она Вас грехом соблазнять пошла.
– Ну, дойти-то дошла, а до греха вино не пустило, – улыбнулась я.
– Обычно наоборот случается, – заметила Танька.
Сегодня мне никуда вроде как и не надо было, поэтому я устроилась в отцовском кабинете и снова взялась за изучение атласов. Увы, сами карты в них были составлены так, что проще было бы найти нужный путь, спрашивая туземцев, не понимающих человеческий язык.
Нужны были более подробные описания. Из самых простых путей – надо было бы поговорить обстоятельно с Нестором Павловым,
Вот! Мысль скользнула в правильном направлении, не зря говорят, что дома и стены помогают. Не так давно квартиру на нашей лестнице присматривал Николай Михайлович Карамзин, вот только усовершенствования, сделанные по моим предложениям купцом Мижуевым, цену съема подняли прилично, и «русскому Стерну»[6] оказалось не по карману[7]. Я с писателем была знакома еще по службе у Павла Петровича, и встретив его в парадной, завела разговор. А тот похвастался, что обнаружил в архиве Троице-Сергиевского монастыря записки некоего тверского купца, жившего лет триста назад, который по несчастливой оказии был вынужден совершить путешествие в ту самую Индию, и даже вернулся назад, оставив подробный дневник. И что в полном объеме сейчас этот исторически важный документ готовится к публикации в составе Софийской второй летописи[8]. Конечно, запискам этим уже три века, если не больше, но ознакомиться бы стоило.
Мной овладела жажда деятельности, поэтому я кликнула Таньку, велев приготовить наряд на выход. День обещался быть жарким, поэтому служанка не стала доставать жаркое атласное платье, предложив простецкий хлопок. К концу облачения из моей спальни выплыла Марго, кажется, не вполне еще трезвая.
– Барышня, заберите ее, она ж опять грешить возжелает, – прошептала мне Таня.
Я посмотрела на Аммосову и отрицательно помотала головой:
– Она сейчас помереть хочет, а не грешить. Кофе ей дай.
– Лучше шампанского, – просипела Маргарита.
– Или в душ и пей кофий! – отрезала я. – К Таньке не приставай, она тебе платье из моих подберет, в нем и езжай домой.
Марго попыталась шутливо поклониться, но винный дух возобладал над человеческим, и всем своим красивым телом она рухнула на пол. Пришлось задержаться и проводить до уборной, а там еще и помочь с многочисленными шнурами ее облачения.
– Танька! Спину мне намылишь? – крикнула Аммосова, за что я шлепнула ее по голому заду и толкнула в душ.
– Угомонись, лабута, – проворчала подруге. – Я по надобностям своим уехала, ты возвращайся в разум давай.
– Еще так сделай! – потребовала Маргарита.
Подумала и сильно приложилась ладонью по второй ягодице. На душе даже легче стало. От поцелуя увернулась, и не по злому к подруге отношению, а только оттого, что пованивало от нее сомнительно.
[1] Гимен – девственная плева.
[2] Волгоград
[3] Киргиз-кайсаки – до революции эти этнонимом называли практически все казахские и киргизские племена.
[4] Бомбаи – он же Бомбей, сегодня Мумбаи.
[5] Профура – в широком смысле – проститутка. Отсюда и слово профурсетка, имеющее менее негативное значение.
[6] Карамзин получил восторженное прозвище «русского Стерна» в качестве лестного сравнения с английским писателем XVIII века Лоренсом Стерном за столь же значительный вклад в русскую литературу, каковой был сделан Стерном для английской.
[7] Карамзин в реальной истории жил в доме Мижуева, но позже.
[8] Софийская вторая летопись – летописный свод первой половины XVI века, составленный при дворе московских митрополитов. Включал в себя в том числе литературные произведения.
Глава 10
Искать Карамзина было решено по его адресу в Царском Селе, где ему выделили апартаменты на Садовой улице, и я велела подавать экипаж. Сегодня из охранников было сразу трое, Андрей отпросился по семейному делу, и Григорий, которому себя занять было нечем, решил поработать лишний день кучером. Поэтому в самой карете уместились напротив Тимка и Аслан.
Черкес сидел как на иголках, его откровенно интересовало, что же ночью делали с его зазнобой.
– Лечили ее, – попыталась отмахнуться я кратко, но женишок взмолился о подробностях.
Пришлось начать рассказывать, и тут произошло такое, что я приказала остановить поездку. Гриша обеспокоено заглянул через окошко, одновременно следя за происходящим вокруг, но не видел никаких подозрительных личностей или готовящегося нападения.
Любо ли будет узнать будущему мужу, что его невеста в совсем юном возрасте была обесчещена ее помещиком? Что девичье лоно было обезображено мерзкой фантазией барина? Вот я и попробовала смягчить рассказ, сославшись лишь на незначительные женские недомогания, которые и излечивала госпожа Аммосова.
Вот только зрачки в глазах Аслана вдруг сжались до точек, сам он покачнулся и мертвенным голосом прервал мою речь:
– Александра Платоновна, Вы же неправду говорите.
Наверное, Господь и пророк Его Мани могли быть довольны. Только принявший Их адепт оказался настолько искренним в вере своей, что получил дар Света, да такой, словно в штоссе[1] раз за разом налево мечутся только его карты!
Я задумалась. Уметь различать ложь – это блестящий талант. Пусть гордятся те, кто умеет зажигать огонь, радуются кинетики вроде полковника Стрыгина, но истинное величие у менталистов. Я вышла победителем в дуэли с отступником Магнусом Ульмом, а уж он был могуч в мерзкой силе своей!
Черкес, конечно, в прямом противостоянии с другим освещенным, кто получил от Мани талант убивать, своим новым умением не выстоит, но уж что-что, а умерщвлять манихеев он горазд и без того, не зря же в Особом отделе служит. Однако дорого бы я заплатила за то, чтобы такое свойство было и у моего Света.
И ведь как легко пробился сквозь мою малую восприимчивость к чужому озарению!
– Аслан, ты же понял, что сейчас произошло? Не понял?
– Дурак ты, Асланка, – заметил Тимофей. – Свет тебе твой новый Бог даровал. И такой, что любой позавидовать может.