Самый жаркий день
Шрифт:
– Сделаю из нее даму всем на зависть.
– Тяжело жидовочке, даже крещеной, придется, – вздохнул священник.
– Плевать. При мне если будет, никто слова не скажет.
Это было вчера. А сегодня все закрутилось настолько жестоко, что стало понятно: судьба наша повисла на волоске.
Мухаммед Рахим-хан нашел все же подкрепления, и свежие войска хивинцев ринулись на приступ. Эти солдаты еще не пролили свою кровь и не принимали русскую армию, как безжалостную машину, способную уничтожить любого врага. Многие приметили, что неоднократно получившие по зубам узбеки в атаку бегут уже не шибко рьяно, а вот отступают с превеликим удовольствием. Новые же кинулись, словно дикие
Их, конечно, встретили, как всегда, стеной свинца и стали. Вот только скоро битва вновь закипела у подножия баррикады, и Смрадный мешок затопило людское море. Я услышала доклады, что в других местах опять появились лестницы, и бой кипит уже по всей стене. Тимофей, как всегда, разместил меня на крыше высокого дома саженях в ста от укреплений, и вся картина сражения была как на ладони. Было очевидно, что сейчас оно кардинально отличается от того, к чему все уже привыкли.
Свежие войска хан бросил вперед остальных, а «старички» их подперли в проломе, так что отступить у авангарда никакой возможности не осталось. Ужасный ход по отношению к своим солдатам, но, нельзя не признать, что эффективный. Если кто и разворачивался для бегства, то встречал лишь ожесточенное сопротивление своих уже более опытных в этой осаде товарищей, и ему ничего не оставалось делать кроме как лезть на русские штыки. Перед баррикадой образовался настоящий завал из мертвых тел, по нему и лезли вперед узбекские воины.
– Кажется, мой черед пришел, – пробормотала я, и даже Тимофей не посмел возразить.
Потому что схватки завязались уже на самом гребне баррикады, и их становилось все больше. Мы бегом спустились вниз, а затем время для меня словно растянулось.
Каждый мой шаг давался так, словно я брела погруженная в воду, но и люди вокруг двигались медленно и плавно. У этого удивительного явления была и положительная сторона: слова молитвы в голове у меня произносились в привычном ритме, и на каждую секунду их было кратно больше, чем можно было бы прочесть в обычной ситуации. И сила Света обрушивалась на мою душу нескончаемым потоком.
Револьвер в ладони ощутимо нагрелся, дрожал, требуя выпустить через него силу.
Не помня себя, я осознала реальность только на самом верху баррикады. Женскую фигуру в мужском мундире увидели все – и соратники, и враги. Первые постарались прикрыть, вторые как осатанели. Наверное, в мою сторону полетело все, что могло причинить вред жизни: редкие стрелы, камни, даже сабля. Сразу три рядовых сомкнулись передо мной, один из них упал, зажимая рану в животе, а я же оттолкнула своих защитников. В этот момент сама вера моя говорила о том, что ни один снаряд не притронется к коже. Пространство словно искажалось в шаге от меня, отводя смертоносные предметы. А я выстрелила в первый раз.
– Гкрха-а-а!!! – вырвалось из горла.
На мгновенье даже шум битвы стих. Волна паники затопила Смрадную яму, люди в ней покачнулись назад.
Но мне было ясно, что это все не то.
– Ба-а-а-а!!! – выстрелила я снова.
Этот крик понравился больше, он словно помогал озарению пройти сквозь ствол пистолета и выплеснуться вместе с пулей в сторону врагов. Не было нужды целиться в кого-то конкретно, толпа перед укреплением была настолько плотной, что промахнуться было бы решительно невозможно. Человек, сраженный выстрелом, как будто и сам стал центром волны ужаса, что расходилась от его уже мертвого тела, все еще стоящего, сжатого со всех сторон боевыми товарищами.
Хивинцы вновь дрогнули, но еще не побежали.
– Бра-а-а-а!!!
Третий залп надломил их. Узбеки уже не просто шагнули назад, а развернулись и ринулись к пролому. Однако он в своей узости не мог вместить всех сразу, тем более что и в нем стояли солдаты. Все смешались в ужасной давке, кто-то лез поверх чужих голов, снизу слышались дикие крики раздавливаемых заживо людей. Я бросила взгляд в сторону и поняла, что и рядом со мной нет никого. Наши солдаты и сами поспешили отойти подальше от «барышни». Только четверка моих охранников, белые, словно вымазанные известкой, держались в нескольких шагах. Из них Аслан смотрелся приличнее прочих, но и он закусил губу до крови.
«Неужели так просто закончилась битва?» – успела подумать я.
Стоять было тяжело. Наверное, никогда прежде мне не приходилась выпускать из себя столь много Света. В ушах зашумело, и, чтобы не упасть, пришлось ухватиться за камень баррикады.
Узбеки бежали и вдруг все разом остановились. Причиной этого стал хан Мухаммад Рахим, выехавший на поджаром коне к самому пролому. С моего места он был хорошо виден, скакун его нервно гарцевал позади войска, а сам правитель Хивы яростно кричал что-то своим солдатам. Вдруг он увидел меня, и я даже отсюда ощутила его ненависть. Чувство это было взаимным, поэтому рука с револьвером вскинулась сама собой, пуля выскользнула из ствола и понеслась вперед. Конечно, с такого расстояния попасть можно было лишь при большой удаче, только заряд ужаса и достиг Мухаммада, но внешне он никак не отреагировал на него.
Хивинцы нехотя, словно очнувшись ото сна, снова обращали свое оружие в сторону баррикады, направляемые яростью своего царя. И я восхитилась его волей, которая смогла сломить озарение Мани.
На этот раз враги шли практически молча, на лицах их застыла обреченная решительность. Но и наши солдаты сумели воспользоваться передышкой, дарованной мной, и восстановить порядок на укреплениях. Инфантерия занимала позиции, прилаживала ружья для стрельбы и штыковой, казаки правили сабли. Где-то запели, и песню подхватили многие. А я поняла, что следующее озарение разобьется о настрой хивинцев. Они уже считают себя мертвыми. Смотреть на их приближение было жутковато, особенно на фигуру Рахим-хана, медленно едущего среди своих солдат.
– Снова Светом бахнешь? – спросил меня Тимофей.
– Смысла нет. Посмотри на них, – ответила я. – Они идут в последний бой, и никакой ужас больше не заставит их повернуть вспять. Все решит честный бой. Сталь против стали, свинец против тел.
– Хан послал их в газават, – сказал Аслан. – Священная война на защиту своего дома от иноверцев, для них это фард – святая обязанность. Сломить их дух сейчас сложно.
– Но можно? – поинтересовался Тимка.
– Человек слаб, – пожал плечами черкес. – В какой-то момент даже такое устремление может быть преодолено. Нам бы дожить до этого.
Послышалась команда «пли!», и баррикада взорвалась сотней залпов, окутываясь пороховым дымом. Передние ряды хивинцев рухнули на тела несчастных, отдавших свои жизни ранее, следом новый приказ и новые выстрелы – но даже это не сбило узбеков с шага. И вот они побежали, лавой накатывая на позицию.
– Пора уходить тебе, – потянул меня со стены Тимка.
– Погоди! – крикнула я и разрядила оставшиеся заряды.
С каждым из них Свет направлял волну паники, но она разбивалась, растворялась среди перекошенных в религиозном экстазе лиц. Сейчас хивинцы видели перед собой не просто врагов, а шайтанов и иблисов, как тут называют чертей и демонов. Вот только главной нечистью являлась я, и вся ярость атаки оказалась направлена в мою сторону. И так вышло, что самая жаркая свалка разгорелась именно рядом со мной. Узбеки бросались на баррикаду в стремлении дотянуться сталью до белой ведьмы, а русские солдаты решительно защищали ее.