Самый жестокий месяц

Пенни Луиза

– Мама! – крикнула Софи из кухни. – Мама, ты здесь? Мне нужна твоя помощь.

Хейзел вернулась из своего далека и направилась к дочери, поначалу медленно, но увеличивая скорость по мере того, как до нее доходили эти слова.

«Мне нужна твоя помощь».

В кухне она обнаружила Софи, лежащую на кухонном столе с поднятой ногой и перекошенным от боли лицом.

– Что такое? Что случилось?

Хейзел наклонилась потрогать ногу дочери, но Софи отдернула ее:

– Нет! Больно.

– Ну-ка, сядь. Дай я посмотрю.

Ей удалось перетащить Софи с кухонного стола на стул.

На другой стул Хейзел положила подушку и осторожно подняла на нее ногу дочери.

– Я ее подвернула в выбоине на подъездной дорожке. Сколько я тебе говорила: эти ямы нужно засыпать.

– Я знаю. Прости.

– Я ходила за твоей почтой – и вот тебе на.

– Дай мне посмотреть.

Хейзел нагнулась и осторожными опытными пальцами принялась обследовать щиколотку дочери.

Десять минут спустя Софи была устроена на диване в гостиной, в руке у нее был телевизионный пульт, на тарелке лежал сэндвич с ветчиной, на подносе стояла бутылочка диетической колы. Хейзел туго забинтовала щиколотку дочери и нашла пару старых костылей, оставшихся от того времени, когда Софи повредила ногу в прошлый раз.

Странным образом головокружение, рассеянность и растерянность прошли. Теперь ее мысли целиком были заняты дочерью, которой требовалась помощь.

Оливье принес блюдо с сэндвичами во второй зал своего бистро. Еще он поставил на подсобный столик кастрюлю грибного супа с кориандром, несколько бутылок пива и лимонада на разный вкус. Когда команда Гамаша пришла на ланч, Оливье взял Гамаша под локоть и отвел в сторону.

– Вы видели сегодняшнюю газету? – спросил Оливье.

– «Ла журне»?

Оливье кивнул:

– Ведь это вас имели в виду?

– Я думаю, да.

– Но почему? – прошептал Оливье.

– Не знаю.

– Они часто делают такие вещи?

– Не часто, но делают.

Он сказал это беспечным тоном, и Оливье расслабился.

– Если вам что-то нужно, дайте мне знать.

Оливье поспешил к своим обязанностям – наступило трудное время ланча. Гамаш налил себе тарелку супа, положил жареные овощи, итальянский сэндвич с козьим сыром и сел.

Вокруг сидели его подчиненные, ели суп, сэндвичи и осторожно поглядывали в его сторону. Кроме Николь, которая ела, опустив голову. Хотя они и сидели кругом, ей каким-то образом удавалось делать вид, что она сидит совсем за другим столом, совсем в другом помещении.

Не ошибся ли он, пригласив ее на это расследование?

Гамаш работал с нею вот уже два года, и, похоже, ничего в ней не менялось. Это сильно беспокоило его. Агент Николь, казалось, копила обиды, копила и нагромождала одну на другую. Она была идеальным маленьким генератором огорчений, шрамов и раздражений. Ее фабрика работала денно и нощно, оттачивая ее злость. Добрые намерения она трактовала как покушение на нее, подарки – как бесчестье, счастье других людей – как личное оскорбление. Она помнила каждую обиду. Ни о чем не забывала, кроме своей гордыни.

Но в то же время Иветт Николь демонстрировала способности к расследованию убийств. Она была своего рода идиоткой, обладающей этой единственной способностью, которая, возможно, воспринималась как ум.

И на расследование этого дела она попала не без оснований. Но основания эти она должна была держать при себе.

Гамаш взглянул на Николь, которая так низко склонилась над тарелкой, что туда падали ее волосы. Они свисали таким образом, что образовывали практически непроницаемый занавес. Но в просвете между прядями волос он все же мог видеть ложку, с которой проливалась жидкость, пока Николь подносила ее ко рту.

– Вероятно, вы все читали это. – Гамаш поднял номер «Ла журне».

Все закивали.

– Они, конечно, имели в виду меня, но это ничего не значит. После долгого уик-энда никаких новостей нет, поэтому решили вытащить на свет божий дело Арно. Это все. Не хочу, чтобы это мешало вашей работе. D’accord? [50]

Он оглядел команду. Агент Лемье согласно кивал, агент Николь отжимала суп с кончиков волос с помощью бумажной салфетки и притворялась, что не слышит его. Инспектор Бовуар внимательно посмотрел на шефа, резко кивнул и принялся запихивать в рот громадный сэндвич с ростбифом и хреном на круассане.

50

Вам ясно? (фр.)

– Агент Лакост?

Изабель Лакост сидела неподвижно, глядя на Гамаша. Она не ела, не кивала, не говорила. Просто смотрела.

– Ответь мне, – попросил Гамаш.

Он перестал есть, сложил руки на коленях и все внимание сосредоточил на ней.

– Мне кажется, тут что-то есть, сэр. Вы всегда говорите, что ничто не случается беспричинно. Я думаю, что есть своя причина и у появления этой заметки.

– Что это за причина, по-твоему?

– Вы знаете, что это за причина, сэр. Та же, что и всегда. Они хотят избавиться от вас.

– И кто же эти «они»?

– Люди в Квебекской полиции, которые остаются преданными Арно.

Лакост выпалила это не задумываясь. Еще бы, ведь она все утро размышляла об этом, вот и пришла к такому заключению.

Как он воспримет ее слова?

Арман Гамаш смотрел через стол прямо ей в глаза. Его собственные карие глаза глядели спокойно, задумчиво и уверенно. Агент Лакост никогда не забывала, что в любом хаосе, невзирая на все угрозы и стрессы, на все нападки, словесные и физические, они продолжали ловить преступников. И всегда за все отвечал спокойный и сильный старший инспектор Гамаш. Он стоял во главе их отдела, и на то были свои основания: он ни разу не дрогнул. Как не дрогнул и сейчас.

– Пусть они остаются при своих причинах, – сказал он наконец. – Мне не обязательно об этом думать.

Он обвел взглядом свою команду. Даже агент Николь смотрела на него, чуть приоткрыв рот.

– А как насчет остальных? – спросила Лакост. – Местных жителей? Или других агентов полиции? Ведь люди поверят в это.

– И что?

– Это может повредить нам.

– И что я должен сделать? Выйти на улицу и кричать, что все это ложь? Я могу сделать две вещи. Могу расстроиться и разволноваться. А могу не обращать на это внимания. Как по-вашему, что я выберу?