Сан-Андреас
Шрифт:
— Вы — очень великодушный человек, мистер Маккиннон.
— Великодушный? — Он посмотрел на неё с удивлением. — Вряд ли. Просто я хочу сказать, что бомбу на меня он ещё не сбросил.
— Я не об этом говорила. Даже если бы он сбросил, это все равно ничего не изменило бы.
— Почему вы так считаете?
— Я просто знаю.
Маккиннон решил сменить тему.
— Ну, я думаю, это не очень интересная тема для разговора. Во всяком случае на сорок минут её не растянешь.
— Ему, кстати, доставило большое удовольствие подчеркивать, что он в большей степени англичанин, нежели
— Неужели? — уважительным тоном произнёс Маккиннон.
— Ну, хорошо, статистика тоже неинтересная тема. Он мне также сказал, что его отец знает моего.
— Вот как? А это действительно интересно. Он говорил мне о том, что его отец был атташе в германском посольстве в Лондоне, правда, при этом он не уточнил, каким атташе — по торговым или культурным делам или ещё по каким-то. Может быть, он вам говорил, что его отец был там военно-морским атташе?
— Да, говорил.
— Только не говорите мне, что его старик — капитан германского военно-морского флота.
— Так и есть.
— Значит, вы чуть ли не кровные братья. Точнее сказать, брат и сестра. Помяните моё слово, сестра, — с серьёзным видом произнёс Маккиннон, — это рука судьбы. Божественное предопределение — кажется, так говорят.
— Фи...
— И оба они ещё служат?
— Да, — печальным голосом произнесла она.
— А вам не кажется забавным, что ваши папаши таинственно рыскают по северным водам в надежде отыскать способ, как бы свести вас друг с другом?
— Ничего забавного в этом нет.
— Я не совсем правильно выразился. Я хотел сказать — странным. — Если бы кто-то когда-нибудь сказал бы Маккиннону, что Маргарет Моррисон в один прекрасный день поразит его своим безутешным горем, он сразу же задал бы себе вопрос, а в здравом ли он ещё уме. Он решил, что её неожиданная печаль не стоит того. — Не надо тревожиться, девочка моя. Этого никогда не произойдет. — Правда, он сам не был уверен, что он хотел этим сказать.
— Конечно, не произойдет. — По голосу её чувствовалось, что она совсем в этом не уверена. Она хотела было что-то сказать, застыла в нерешительности, посмотрела вдоль палубы, а затем медленно подняла голову. Хотя лицо её было в тени, ему показалось, что оно всё в слезах.
— Я сегодня много чего о вас слышала.
— Да? Уверен, что не в мою пользу, хотя в наши дни нельзя верить каждому слову. И что же вы слышали, сестра?
— Я бы хотела, чтобы вы меня так не называли.
Раздражение, которое слышалось в её словах, было таким же непривычным, как и её уныние. Маккиннон вежливо приподнял брови.
— Не говорить «сестра»? Но вы же сестра?
— Но не в том смысле, в каком это слово звучит в ваших устах. Простите меня, вы произносите его так же, как и любое другое слово, но звучит оно, как в дешёвом американском фильме, где охотник каждую девушку называет «сестрой».
Боцман улыбнулся.
— Мне бы не хотелось, чтобы вы считали меня хулиганом. Сестра Моррисон?
— Вам же известно моё имя?
— Да, известно. Знаю я также и то, что вы собирались что-то сказать, затем передумали, а теперь пытаетесь уйти от этого разговора.
— Нет. Да. Точнее, не совсем. Всё это трудно, а я не умею говорить о подобных вещах. Сегодня утром я слышала, как рассказывали о вашей семье. Это как раз было перед тем, как мы поднялись сюда. Простите, мне очень жаль.
— Джанет вам рассказала?
— Да.
— Но я из этого секрета не делаю.
— Они погибли от взрыва бомбы, которую сбросил немецкий лётчик. — Она долго смотрела на него, а затем покачала головой. — И вдруг появляется другой немецкий лётчик, вновь бомбит невинных людей, и вы первым встаете на его защиту.
— Не надо делать из меня героя или превращать в ангела, хотя я не уверен, что это комплимент. Что вы ждёте от меня? Чтобы я в ярости набросился на невинного человека?
— Вы? Не надо говорить чепухи. Может, я сморозила глупость и этого не стоило говорить, но вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Я ведь слышала об унтер-офицере Маккинноне, награждённом медалью Британской империи, медалью «За выдающиеся заслуги» и бог знает ещё какими наградами, который лежал в госпитале на Мальте, когда узнал о том, что произошло с его семьёй. Итальянский бомбардировщик сбросил бомбу на вашу подводную лодку. Похоже, вражеские бомбардировщики так и липнут к вам.
— Джанет об этом неизвестно.
Сестра Моррисон улыбнулась.
— Мы с капитаном Боуэном почти друзья.
— Капитан Боуэн, — произнёс Маккиннон без всякой злобы, — старая сплетница.
— Капитан Боуэн — старая сплетница. Мистер Маккиннон — старая сплетница. И мистер Паттерсон. И мистер Джемисон. Все вы старые сплетницы.
— О боже! Это серьёзное обвинение, сестра. Простите. Маргарет.
— Старые сплетницы либо говорят чуть слышно, либо тихо шушукаются. Когда двое из них, трое, а то и все четверо шепчутся, сразу же чувствуется напряжение, какой-то страх... нет, это не совсем точное слово, лучше сказать — дурное предчувствие. Возникает вопрос: почему они шепчутся?
— Может быть, у них есть секреты?
— Я заслуживаю гораздо лучшего к себе отношения, чем это.
— У нас на борту диверсант.
— Я знаю это. И все это знают. И те, кто шепчутся, тоже это знают. — Она уставилась на него немигающим взглядом. — И всё же я заслуживаю лучшего к себе отношения. Вы не доверяете мне?
— Доверяю. За нами идет охота. У кого-то на борту «Сан-Андреаса» есть радиопередатчик, который постоянно посылает сигнал. Люфтваффе и немецкие подводные лодки точно знают, где мы находимся. Кто-то выслеживает нас. Кто-то хочет захватить «Сан-Андреас».
Она долго смотрела ему в глаза, как бы пытаясь найти ответ на вопрос, который сама была не в состоянии сформулировать.
Маккиннон покачал головой и сказал:
— К сожалению, это всё, что мне известно. Вы должны верить мне.
— Я вам верю. Кто мог бы посылать этот сигнал?
— Это может быть кто угодно. Я полагаю, что это кто-то из членов нашей команды. А может, и человек с «Аргоса». Может быть, кто-то из больных, которых мы взяли в Мурманске. Но кто точно, мне неизвестно.
— А зачем мы им нужны?