Сан-Антонио в Шотландии
Шрифт:
Берю переживает решительный момент. Он сворачивает спиннинг и сует его между решетками окна. Оно закрыто неплотно, и открыть его – детская игра.
– Не шевелись, – повторяет он, что совершенно излишне, поскольку я делаю не больше движений, чем оперный тенор, исполняющий арию.
Он просовывает руку внутрь, закрывает один глаз и начинает медленно отводить свой спортивный снаряд.
Резкий рывок, крючок летит, короткий свист, и за ним сразу следует крик боли.
Слишком увлекшись прицеливанием, Берю не заметил, что
Обалдевший, смущенный, раненый (дамы, успокойтесь, рана не очень опасна), обескураженный, ощипанный Толстяк смотрит на куски ткани и другой вещи, болтающиеся на крючке.
– Если ты ловишь форель на это, – говорю, – то я жалею, что ел ее.
Обиженный, он справляется с болью и начинает операцию заново, внимательно следя за крючком.
Вжик!
Забросил. Крючок пролетает в нескольких сантиметрах от рычага картотеки.
– Самую малость не хватило, а? – возбуждается Толстяк, враз забыв о своем ранении.
Он наматывает леску. Коварный крючок падает с картотеки на бюро и цепляется за рога бронзового оленя, служащего чернильницей. Берю дергает, чернильница падает, персидскому ковру миссис Мак-Геррел настает хана.
– Будут плач и зубовный скрежет, – говорит Толстяк, подтгива оленя к себе.
Он ласково поглаживает животное. В конце концов, олень в некотором роде является его эмблемой.
– Надо повторить, – говорит он. – Прям как на ярмарке, а, Тонио? Когда ловишь удочкой маленькие вещицы...
Я разрешаю ему продолжать, потому что система хороша. Он повторяет операцию еще дважды, потом – чудо из чудес – один из концов крючка цепляется за ручку рычага. Он тянет, картотека открывается, крючок отцепляется.
– Ловко, а? – торжествует мой доблестный товарищ, хлопая меня по спине.
Я смотрю на часы. Почти семь. Мак-Геррелы, их друзья и слуги скоро перейдут в вертикальное положение, если это еще не произошло.
К счастью, кабинет находится в углублении и из окон фасада нас заметить невозможно. Засечь нас могут только снаружи.
– Ты видишь шкатулку? – спрашивает Толстяк. Я ее вижу.
– Теперь надо вытянуть ее, но не уверен, что леска выдержит...
Лично я твердо уверен, что леска лопнет. Прикидываю расстояние, отделяющее это окно от нашего. Метра четыре. Обидно!
Берю и я держим военный совет.
– Как видишь, – говорит мой друг, – в идеале было бы достать лопатку, какой пекари месят тесто.
– Есть лучший вариант, – отрезаю я. – Найди мне веревку длиной метров в шесть.
– Где?
– Где хочешь!
Подкрепленный этим советом, снайпер уходит.
У меня начинают слегка трястись поджилки. Я говорю себе, что, если меня застукают во время операции, будет большой шухер.
К счастью, Берю возвращается очень быстро, неся моток веревки.
– В гараже, – лаконично объясняет он.
Я благодарю его таким же лаконичным кивком и превращаю веревку в лассо, завязав на одном ее конце скользящий узел.
– Можно подумать, ты снимался в вестрене! – говорит Берю.
– В вестерне, – поправляю я сквозь зубы.
– Ты можешь мне объяснить?
– Если нельзя подцепить шкатулку, можно это сделать со шкафом.
Я просовываю сквозь решетку лассо, потом руки. Это первый раз, когда я буду бросать лассо. Меня этому научил один мой приятель, техасец.
В первый раз я промахиваюсь, но со второго броска широкая петля охватывает картотеку. Я спешу потянуть лассо на себя, пока она не сползла к ножкам шкафа. К счастью, мне удается остановить петлю на его середине.
– А что теперь? – спрашивает чавкающий голос Толстяка. (С того момента, как его зубы оказались в кармане, когда он говорит, кажется, что он идет по болоту в слишком больших сапогах.)
– Теперь она наша.
Я начинаю понемногу тянуть. Картотека скользит по паркету. Через метр возникает проблема ковра. Он мешает ей двигаться дальше. Берюрье замечает это и усмехается.
– Что, не вышло?
– Чем щериться, горе рода людского, лучше бы попытался зацепить край ковра крючком. Если постараешься, у тебя выйдет.
Он соглашается, делает, и у нас все выходит. Я продолжаю работу тягача. Картотека потихоньку продолжает ползти.
Я протягиваю веревку Берю.
– Держи ее натянутой, Толстяк. Сую руку между прутьями решетки. Моему плечу больно, но я все-таки хватаю шкатулку за ручку. Она едва может пройти через решетку боком.
– Отличная работа, – торжествует Толстяк.
Я не открываю железный ящичек и не даю успеху опьянить себя, а с тревогой смотрю на кабинет старухи на колесиках. Он превратился в настоящую стройплощадку, и, когда тетушка Дафна прикатит в него, ее будет ждать большой сюрприз.
– Конечно, надо бы навести порядок, – соглашается Жирдяй.
– Немного, приятель.
– Они сразу просекут, что тут что-то не так. Да еще я не могу вытащить крючок. Он остался в ковре.
Я должен был бы сиять, как летнее солнышко, но на самом деле сижу в дерьме по шею. Что делать? Дражайший Берю в очередной раз подсказывает отличное решение.
– Я тут кое-что придумал, но, боюсь, ты меня пошлешь куда подальше.
– Рассказывай!
– А что, если подпалить кабинет? Мебель деревянная, ковер шерстяной. Вспыхнут, как целлюлозная фабрика.
– Отличная, прекрасная, гениальная идея, – радуюсь я.
– Я схожу в гараж за канистрой бензина.
– Ладно.
Сейчас уже почти полвосьмого. Время поджимает. Когда Берю возвращается с канистрой, я быстро обливаю картотеку, чиркаю спичкой и бросаю ее в бензинные пары.
Происходит маленький взрывчик, и все загорается с успокаивающей быстротой.