Санкт-Петербург – история в преданиях и легендах
Шрифт:
Ко времени Екатерины II, «царствующего Мецената», «просвещенного монарха», как ее называли в Европе, относится забавная легенда о Первом кадетском корпусе, что размещался в Меншиковском дворце. В то время начальником корпуса был граф Федор Евстафьевич Ангальт, который приказал в назидание кадетам, а отчасти и всем прохожим покрыть наружные стены здания различными «изображениями из натуральной истории», а заодно геометрическими, арифметическими и алгебраическими задачами и шарадами на французском и русском языках. В Петербурге этот разрисованный фасад называли «говорящей стеной». На ней были изображены «все народы земного шара» в национальных одеждах. Среди европейских народов один был изображен в виде голого человека с куском сукна в руках. На вопрос Ангальта, что это значит, остряк-живописец ответил: «Это я изобразил француза. У них мода меняется ежедневно, и я не знаю, какого покроя носят французы свое платье в настоящее время».
Одна из красивейших петербургских
Между прочим позднее петербургская молва считала этим чудаком английского писателя шотландца Р. Л. Стивенсона, который якобы встречался на набережной Невы у решетки Летнего сада с русским писателем И. А. Гончаровым, хотя ни тот, ни другой в описываемое нами время, когда легенда о чудаке-англичанине, кажется, уже бытовала, еще не родился.
Наряду с поэтическим вариантом легенды об очарованном англичанине существовал и другой, прагматический ее вариант. Будто бы английские знатоки литейного дела съезжались на невские берега специально посмотреть на решетку, поражавшую «своей колоссальностью и отчетливой работой».
К сожалению, не осталось письменных свидетельств о том, кто был автором знаменитой ограды. В разное время ее сооружение приписывали и Ринальди, и Баженову, и Валлен-Деламоту. Большинство современных исследователей считают творцом ограды Юрия Фельтена в соавторстве с Петром Егоровым. Отношение к ней у петербуржцев сложилось однажды и навсегда. Уже современники, по выражению В. Я. Курбатова, смотрели на нее как на очередное чудо света. И действительно, ритм чередующихся чугунных копий с изящным радиусным завершением вызывает смутное, словно во сне, необъяснимое ощущение чуда, ради которого стоит хоть раз побывать в Петербурге.
С именем Юрия Матвеевича Фельтена связано создание прославленных невских набережных. Ему принадлежит как идея, так и практическое исполнение целого ряда звеньев гранитной оправы Невы, в которую входили мосты, пристани, спуски, съезды, сходы, причальные стенки, художественные ограды, предмостные площади и многое другое, что в конечном счете, обретя свой законченный вид к середине 1790-х годов, приводило в неподдельное восхищение как петербуржцев, так и гостей города.
На фоне этого торжественного великолепия левого берега Невы резким диссонансом выглядели непритязательные кирпичные стены Петропавловской крепости на противоположном берегу. По преданию, Екатерина II однажды выглянула в окно, «возмутилась их простецким видом» и тут же распорядилась об облицовке крепостных стен гранитом. Будто бы именно поэтому со стороны, обращенной к Зимнему дворцу, крепость выложена гранитными плитами, а все, что не видно из дворцовых покоев просвещенной императрицы, так и осталось красно-малиновым, кирпичным.
Впрочем, побудить императрицу придать русской Бастилии, как называли Петропавловскую крепость иностранцы, более импозантный и презентабельный вид могли и другие причины. Ходили слухи, что в крепости, чуть ли не под Невой, были устроены секретные казематы. Всякий намек о их существовании был глубоко оскорбителен для просвещенной императрицы. Ничто не должно было вызывать подозрение.
Такой же капризный взгляд из Зимнего дворца, говорят, принудил императрицу спешно окончить строительство Князь-Владимирского собора на Петербургской стороне. Храм начали строить еще при Анне Иоанновне по проекту Антонио Ринальди, причем, согласно преданию, императрица собиралась посвятить ее святому Иоанну Предтече – в память своего отца царя Иоанна и в честь своего наследника Иоанна Антоновича. Смерть императрицы приостановила строительство собора, а случившийся через некоторое время пожар не оставил будто бы и надежды на продолжение работ. И только в конце 1770-х годов, увидев «раскрытые стены соборного здания» и возмутившись их видом, Екатерина, говорят, приказала собор достроить и освятить. Но поскольку теперь уже не могло быть даже намека на Иоанна Антоновича, собор посвятили святому равноапостольному князю Владимиру.
Работы по восстановлению храма производил архитектор Иван Егорович Старов, который жил, как гласит молва, в собственном доме по Симеоновской улице (современный адрес – улица Белинского, 9). Легенда эта считается малодостоверной на том основании, что в кованой решетке этого дома имелись инициалы, принадлежавшие
В 1785 году в загородном имении князя А. А. Вяземского по проекту архитектора Николая Александровича Львова строится Троицкая церковь, которую по схожести ее с куличом, а пирамидальной колокольни – с пасхой в народе прозвали «Кулич и Пасха». По одной из легенд, идея таких необычных архитектурных форм принадлежала владельцу усадьбы. В то же время в семье архитектора сохранилось предание о том, что, путешествуя по Италии, Николай Львов будто бы пленился совершенством форм и пропорций двух античных памятников – круглого храма Весты и пирамиды Цестия и часто говаривал, «что пока жив будет, исполнит мечту свою сочетать оба поразивших его архитектурных образа в одной композиции». Однако на самом деле оригинальные формы цилиндрической ротонды и античной пирамиды не однажды уже использовались зодчим при возведении построек самого различного и неожиданного назначения: от погребов с пирамидальным завершением до церквей, более похожих на парковые затеи, правда, это были отдельно стоящие самостоятельные сооружения. В Троицкой церкви воплотилась, наконец, мечта зодчего объединить их в единой композиции.
В Петербурге в свое время было сооружено два, если можно так выразиться, памятника «радостной вести», заставшей императрицу Екатерину Великую не в официальной обстановке Зимнего дворца, а в пути. Одним из них, по старинному преданию, является Чесменский дворец. Гонец от графа Алексея Орлова с вестью о великой победе русского флота над турецким под Чесмой, не застав государыню в Зимнем дворце, нагнал ее по дороге в Царское Село, в районе так называемого Лягушачьего болота. Едва выслушав донесение, императрица приказала в честь этого исторического события, на месте, где ее догнал посланец, заложить дворец. Дворец задумывался как путевой, для отдыха при поездках в Царское Село. Проектировал и строил его Ю. М. Фельтен, который в качестве образца использовал средневековый английский замок Лонгфорд. Дворец вполне соответствовал господствовавшей в то время в архитектуре моде на английскую готику. Он был замком в полном смысле слова. По углам располагались башни с бойницами. Перед воротами находились заполненные водой рвы с нависшими над ними подъемными мостами. Невдалеке Фельтен выстроил церковь, выдержанную в том же стиле английской готики.
Второй памятник «радостной вести» был установлен владельцами Новознаменской дачи на Петергофской дороге. В то время она принадлежала обершталмейстеру А. Л. Нарышкину. Екатерина II неоднократно останавливалась здесь для кратковременного отдыха на пути в Петергоф. И здесь же, согласно преданию, «она получила известие о Фридландском мире со шведами». Будто бы в память об этом событии в главном зале господского дома хозяева установили статую императрицы.
Большая Петергофская дорога, овеянная славными воспоминаниями 1762 года, когда Екатерина в сопровождении гвардейских офицеров, братьев Орловых и верных друзей, направлялась в Петербург, чтобы занять престол, вела в Петергоф и Ораниенбаум. Эти пригороды напоминали императрице годы унижений и одиночества, когда ей приходилось терпеть пьянство и откровенный разврат Петра Федоровича и его собутыльников. Екатерина не любила вспоминать о том времени. И в фольклоре почти не встречается упоминаний о ее жизни в этих пригородах. Два предания относятся к той поре, когда Екатерина еще не была императрицей. В Ораниенбауме сохранилось предание, что Екатерина, будучи женой Петра Федоровича, очень скучала и чтобы как-нибудь убить время, решила построить себе отдельно небольшой домик и при нем разбить сад. Она купила небольшой клочок земли у князя Голицына и устроила здесь дачу Санзанюи, что в переводе с французского означает «без скуки». Кстати, садовником у нее был некий Ланберти, хиромант и прорицатель, предсказавший Екатерине задолго до 1762 года восшествие на престол.
Другую легенду, относящуюся к 1756 году, записывает Штелин. Якобы итальянский художник П. Ротари, одно время работавший в Петергофе, завещал Екатерине все свои 360 картин, для которых великая княгиня распорядилась создать специальную галерею. На самом деле, по утверждению историка К. В. Малиновского, Екатерина приобрела картины у художника за 14 000 рублей.
О Петергофе екатерининского времени нам известна местная легенда, которую с удовольствием повторяют экскурсоводы по Большому Петергофскому дворцу. Однажды Екатерина, рассказывают они туристам, написала своему заграничному корреспонденту Гримму, что у нее в Петергофе, во дворце, есть так называемая диванная комната, почти все пространство которой занимает диван. «На нем, – писала императрица, – могут, скорчившись, разместиться двенадцать человек». Местная легенда, продолжают экскурсоводы, говорит, что Екатерина упустила в своем письме маленькую пикантную подробность: диван был захвачен в качестве трофея у турок и привезен с театра военных действий специально для Потемкина. С тех пор, как утверждает Пыляев, мода на подобные диваны распространилась по всей России. Гостиные барских домов были загромождены огромными софами и диванами, которые впервые появились после взятия Очакова и назывались не иначе как потемкинские.