Санкта-Психо
Шрифт:
— Нет. — Она насторожилась и посмотрела на Яна с новым интересом. — А откуда ты знаешь?
— Сам видел.
— От женщин?
— В основном — да.
— Любовные письма?
— Может быть… скорее всего. Я не читал.
Еще не хватало признаться, что он вскрывает письма.
На столе, кроме тоненьких рукописных книг Марии Бланкер, лежит и толстая стопка распечатанных на принтере листов.
— Я хотела тебе показать вот это… — Она пробегает пальцами по бумаге. — Иван передал свою рукопись.
— Когда он
— Он не приходил, — энергично трясет головой Ханна. — Это был не он. Вообще не из больницы.
— А кто?
— Этого я не могу сказать.
И не скажет, думает Ян и смотрит на титульный лист. «МОЯ ПРАВДА». Имени автора нет, но он уже знает, кто написал эту книгу.
— Мемуары Рёсселя, — задумчиво говорит он.
— Это не мемуары, — быстро возражает Ханна, сверкнув на Яна глазами, — я как раз сейчас читаю… это скорее гипотеза. Версия.
— Версия? Как произошло то или другое убийство?
Она молча кивает, разливает заварившийся чай, и они присаживаются к столу. Ханна все время косится на рукопись.
— Ты в него влюблена?
Она поднимает голову и отрицательно качает головой.
— А в чем тогда дело?
Она не отвечает. Наклоняется к нему и смотрит, не отрываясь, ясными голубыми глазами. Долго. Оценивает, что ли?
Хочет целоваться, решает Ян.
Как раз такой случай, когда люди переходят к поцелуям. Но в эту секунду Ян вспоминает губы Рами в Юпсике, и обаяние момента пропадает.
Не об этом надо думать. О подготовилке. О детях.
— Меня беспокоит Лео, — говорит он.
— Какой Лео?
— Лео Лундберг. В «Полянке».
— А…
— Я пытался с ним разговаривать. Пытался как-то сблизиться. Но это очень трудно. Ему плохо, и я не знаю, как ему помочь.
— Помочь в чем?
— Забыть все, что он видел.
— А что он видел?
Ян замолкает. Ему почему-то очень тяжело об этом говорить. Но, в конце концов, он сам начал этот разговор.
— Думаю, его отец убил мать на глазах у Лео.
Ханна с изумлением уставилась на него:
— А ты говорил с Марией-Луизой?
— Немного… но она не заинтересовалась.
— Потому что ничего не может с этим сделать. И ты не можешь. Чужие раны не залечишь.
Ян вздыхает:
— Залечишь, не залечишь… Я просто хочу, чтобы он был, как другие дети. Чтобы ему было хорошо, чтобы он знал, что в мире полным-полно любви…
Он осекается. Что за смехотворная выспренность… полным-полно любви. Как же, мир прямо лопается от любви.
— Может быть, ты в какой-то степени хочешь замолить грех… я имею в виду того мальчика?
— Какого «того мальчика»?
— Которого ты потерял в лесу?
Ян опускает глаза. Почему-то он чувствует необходимость во всем ей признаться.
— Дело было не совсем так, — тихо, почти неслышно произносит он. — Я его не терял.
— Ты же сказал…
— Нет.
Она смотрит, ни слова не говоря, и Ян быстро продолжает:
— Ненадолго… и в полной безопасности.
— Зачем?
— Своего рода месть… — вздыхает Ян. — Месть его родителям. Матери. Я хотел заставить ее сходить с ума. Думал, знаю, что делаю, но…
Он замолкает.
— И что, — тихо спрашивает Ханна, — стало лучше?
— Не знаю… нет, не думаю. Стараюсь не вспоминать эту историю.
— А сейчас ты бы тоже так поступил?
Ян смотрит на нее и отрицательно качает головой:
— Я не могу навредить ребенку.
— Я тебе верю.
Эти голубые глаза… Он не понимает Ханну. Совсем не понимает. Надо было бы остаться, поговорить… узнать, что она думает о нем. О нем и о Рёсселе.
Он встает:
— Спасибо за чай, Ханна. Увидимся на работе.
И выходит в ночной холод. В рюкзаке у него книги Рами. Идет прямо домой, никуда не сворачивая.
Концерт, закончившийся поцелуем и дракой, должен был состояться в общем зале Юпсика, там, где стоял телевизор.
Велели собраться в семь часов, но к назначенному сроку появились всего три человека. Та самая черноволосая женщина, которая напоминала Рами о времени психотерапевтического сеанса. Психобалаболка, как ее назвала Рами. И санитар Йорген с маленькой застенчивой голубоглазой практиканткой. Ян никогда не видел, как она с кем-то разговаривает. Почти такая же стеснительная, как и сам Ян.
Он поставил ударные позади микрофона Рами, чтобы она как можно больше его заслоняла. Пусть будет слышно, но не видно. И он уже раскаивался, что согласился на все это.
В пять минут восьмого начали собираться слушатели. Привидения, как их назвала Рами. Привидения шаркали ногами и тихо рассаживались на полу, скрестив под собой ноги.
Ян не знал их по именам, но уже узнавал почти всех обитателей Юпсика в лицо. Пятнадцать или шестнадцать подростков, в основном девочки, но и несколько мальчишек. Немытые волосы… правда, некоторые тщательно причесаны. Кто-то сидит спокойно, другие все время вертятся и оглядываются. Кто они? Юные наркоманы? Те, кто беспощадно травил кого-то… или наоборот, жертвы школьной травли?
Ян даже догадываться не хотел. Он не был знаком ни с кем, кроме Рами. А когда услышал, как тощий подросток, глядя на нее, спросил у соседа: «А это еще кто?», понял, что Рами тоже не спешила заводить себе приятелей в Юпсике.
А она молча стояла перед микрофоном, бледная-бледная, и изо всех сил сжимала гитару.
Йорген встал рядом, руки в карманах джинсов. Оглядел собравшихся подростков:
— О’кей, послушаем музыку… Наши друзья Алис и Ян поиграют нам немного…
Кто-то неуверенно хихикнул.