Санкта-Психо
Шрифт:
Он поднимает голову — по потолку змеятся толстые пучки кабелей.
Где-то там, над ним, палаты с больными. Сотни больных, сказал Хёгсмед. И среди них, на четвертом, как он надеется, этаже, — Алис Рами.
Дверь в прачечную закрыта. А вдруг заперта? Он с замиранием сердца нажимает на ручку. Нет, не заперта.
В тот раз здесь было светло — горели лампы дневного света под потолком. Сейчас все погашено. Похоже на пещеру. Красные огоньки на панелях стиральных машин напоминают глаза затаившихся зверей. Глухой шум вентиляторов,
Ян входит в прачечную с планом Легена в руке.
Где же эта широкая дверь? Свет зажигать он боится, продвигается ощупью вдоль рядов жестяных шкафов, натыкается на стол с немытыми кофейными чашками. В конце концов попадает в какое-то небольшое помещение, где вообще совершенно темно. Он вынужден достать из-за пазухи фонарь. Свет падает на гигантскую стиральную машину. Стальная физиономия с огромной зияющей круглой пастью. Рядом — ряды полок с мешками с бельем, а на потолке — рельсы, он видел их еще в прошлый раз. Подвешенные на плечиках белые больничные рубахи напоминают парящих ангелов.
Он переводит конус света с одного предмета на другой, пока не натыкается на широкую черную стальную дверь.
Дверь в сушилку, если верить схеме Легена. А налево, совсем близко, метр, не больше, — еще одна дверь, поуже. Деревянная дверь с круглой ручкой, и Яну ничего не остается, как потянуть за эту ручку.
По мере того как он продвигается в глубь прачечной, помещения становятся все меньше и меньше. А то, куда он сейчас попал, самое маленькое из всех. Судя по всему, какая-то подсобка. Он закрывает за собой дверь, находит выключатель и включает свет. Надо экономить батарейку.
Пыльная голая лампа освещает и в самом деле крошечную комнату без окон, набитую всяким мусором — деревянные ящики, картонные пачки из-под стирального порошка, сломанные вешалки.
Но, как и обещал Леген, рядом с одной из полок — дверь лифта с железной рукояткой и маленьким квадратным окошком… Совсем небольшая дверь, скорее даже большой люк, нежели дверь. Примерно в метр шириной и такой же высоты, почти квадратный. Он приоткрывает ее и сразу понимает — лифт грузовой. Старинный деревянный лифт, установленный много десятилетий назад для рассылки стираного белья по этажам Санкта-Психо.
Внутри очень тесно. Стоять в полный рост, конечно, невозможно. Но тем не менее Ян решается — нагибает голову и влезает в кабину.
Похоже на багажный отсек в междугороднем автобусе. Или большой сундук.
Он опять чувствует что-то вроде головокружения, но преодолевает приступ клаустрофобии.
Пока он неуклюже размещается в тесной кабине, с пола поднимаются облака пыли. С трудом разворачивается лицом к двери.
И взгляд его останавливается на Ангеле.
А если сейчас, именно сейчас, Лео или Мира проснутся и позовут его? Но он не хочет об этом думать.
Он слишком близко к Рами.
Четвертый этаж, седьмое окно.
Он выключает Ангела. На стене
Над головой у него что-то ухает — наверное, ожила лебедка, — и лифт медленно трогается. Серая стена в окошке ползет вниз, кабина скрипит и вздрагивает.
Он поднимается в клинику.
Ян совершенно не уверен, что нажал правильную кнопку. Остается надеяться, что попадет на четвертый этаж.
Зажмуривается и старается отбросить мысль, что этот жуткий лифт больше всего походит на большой деревянный гроб.
На второй неделе пребывания в Юпсике Ян начал рассказывать, что заставило его прыгнуть в пруд. Но никакому не психологу — Рами. Долгие разговоры за закрытой дверью ее палаты.
Рами в тот вечер не находила себе места. Сначала она прыгнула на незастеленную постель и закрыла голову подушкой. Потом так же порывисто вскочила, схватила гитару, встала с ней на самом краю матраса и уставилась на черные стены, словно перед ней был полный зал.
— Мне нравится хаос, — сказала она. — Хаос — это свобода. Я прославляю неустойчивость, когда пою… как будто стою на самом краю сцены и иногда падаю.
Ян промолчал. Он сидел на полу около ее постели и молчал.
А она, не глядя на него, продолжала:
— Если мне когда-нибудь удастся сделать диск, то он должен быть как последнее письмо самоубийцы. Только без самоубийства.
Ян помолчал.
— А я пытался, — сказал он, уставившись в пол.
Рами взяла, как обычно, резкий минорный аккорд:
— Пытался — что?
— Покончить с собой. На прошлой неделе.
— Хорошо бы люди умирали из-за музыки. — Она взяла другой аккорд. — Песня должна быть такой, что людям хотелось бы услышать ее и умереть.
— Я хотел покончить с собой еще до того, как попал сюда… И почти удалось.
Рами замолчала. Наконец-то она его услышала. Пружиня на матрасе, сделала два шага назад и прислонилась к стене:
— Так ты и вправду хотел умереть?
Ян почти незаметно кивнул:
— Хотел… я все равно бы умер.
— С чего бы это?
— Они бы все равно меня убили.
— Кто — они?
Ян посмотрел на Рами. Даже рассказывать о том, что случилось, было страшно. Запертая дверь, ограда с колючей проволокой — все равно страшно. У него было такое чувство, что Торгни Фридман стоит за стеной и слушает.
— Банда, — почти прошептал он. — Парни из моей школы. Они из девятого… называют себя Бандой четырех, а может, это и не они придумали, другие их так называют… В школе они — короли, во всяком случае, в коридорах… а учителям невдомек. Не знают ничего или не хотят знать… И к ним все подлизываются.