Сансиро
Шрифт:
Между кустарником и барбарисом виднелась веранда, уходившая в сторону от барбариса и прятавшаяся в тени кустарника. В дальнем её углу сидела Ёсико.
Войдя в ворота, Сансиро остановился прямо у кустарника. Ёсико сошла с веранды и стала на плоский камень. Сансиро с удивлением отметил про себя, что девушка очень высокая.
— Входите, пожалуйста, — сказала Ёсико таким тоном, словно ждала Сансиро. Сансиро сразу же вспомнил свой визит в клинику. — Садитесь, — пригласила Ёсико, когда Сансиро подошёл к веранде. И Сансиро, как был, в ботинках, послушно сел.
Сансиро молча повиновался. С той минуты, как он вошёл в ворота, он ещё не произнёс ни слова. Обращаясь к Сансиро, девушка, нимало не заботясь о том, отвечает он или нет, продолжала говорить. И Сансиро казалось, что перед ним наивная простосердечная маленькая королева. Его долг — выполнять каждое её повеление. Незачем рассыпаться перед нею в любезностях. Гораздо лучше быть её немым рабом и делать, что она велит. Малейшая лесть может всё испортить. Его достоинство ни капли не пострадает от того, что Ёсико обращается с ним как с ребёнком. Ведь она сама ещё дитя. Сансиро не мог бы сказать, зачем он сюда пришёл.
— Нономия-сан ещё не вернулся?
— Нет, он обычно допоздна занимается в университете.
Сансиро это было хорошо известно. Просто он не знал, о чём говорить. Вдруг он заметил на веранде коробку с красками и начатую акварель.
— Вы рисуете?
— Да, мне это нравится.
— У кого же вы учитесь?
— Ну, я не настолько талантлива, чтобы приглашать учителя.
— Позвольте взглянуть?
— Это ещё не закончено, — сказала Ёсико, протягивая Сансиро рисунок. Он сразу узнал садик возле дома Ёсико, хотя, кроме неба, ярко-красной хурмы перед домом и кустов хаги у входа, на рисунке ничего не было.
— Очень хорошо, — заметил Сансиро, разглядывая рисунок.
— Хорошо? — удивилась Ёсико. Удивление её прозвучало вполне искренне, не то что похвала Сансиро. Но Сансиро сейчас уже не мог ни обратить свои слова в шутку, ни придать им убедительность. В любом случае Ёсико стала бы его презирать. Продолжая разглядывать рисунок, Сансиро чувствовал себя смущённым.
В комнатах, видневшихся с веранды, стояла тишина. Не только в гостиной, но и на кухне никого не было.
— Ваша матушка уехала в деревню?
— Нет ещё, только собирается.
— Она дома?
— Нет, пошла сделать кое-какие покупки.
— Это правда, что вы переезжаете к Сатоми-сан?
— А почему вы спрашиваете?
— Просто так. Недавно был разговор об этом у Хироты-сэнсэя.
— Возможно, и перееду. Но пока ничего ещё не решено.
Сансиро начал о чем-то догадываться.
— А давно Нономия-сан знаком с Сатоми-сан?
— Да, они друзья.
«Просто друзья? — подумал Сансиро. — Мужчина и женщина? Может ли быть такое?» Однако расспрашивать об этом Сансиро больше не решился.
— Я слышал, что Нономия-сан учился у Хироты-сэнсэя?
— Да…
Наступила пауза.
— А у Сатоми-сан вам будет удобнее жить?
— Мне? Разумеется. Вот только боюсь стеснить её старшего брата.
— Разве у Минэко-сан есть брат?
— Да, он учился в университете вместе с моим братом.
— Он тоже физик?
— Нет, он юрист. Был у них ещё старший брат, друг Хироты-сэнсэя, но он рано умер, и теперь у Минэко-сан никого не осталось, кроме Кёскэ-сан, второго её брата.
— А мать с отцом?
— У Минэко нет родителей, — ответила Ёсико, чуть улыбнувшись с таким видом, словно об этом все должны были знать. Они умерли, наверно, очень давно, раз Ёсико совсем их не помнит.
— Так вот почему Минэко-сан бывает у Хироты-сэнсэя!
— Да, я слышала, что её покойный брат был очень дружен с ним. Кроме того, Минэко-сан увлекается английским и время от времени, я думаю, занимается с Хиротой-сан.
— А у вас она тоже бывает?
Между тем Ёсико принялась за свою акварель, нисколько не стесняясь присутствием Сансиро, но это не мешало ей отвечать на его вопросы.
— Минэко-сан?.. — переспросила она, нанося штрих на тростниковую крышу под хурмой. — Пожалуй, перечернила немного.
— Пожалуй, — на этот раз честно подтвердил Сансиро.
Ёсико смочила кисть и, смывая чёрную краску, ответила наконец на вопрос Сансиро:
— Да, бывает.
— И часто?
— Часто, — сказала Ёсико, не отрываясь от мольберта. С той минуты как она занялась своим рисунком, Сансиро почувствовал себя непринуждённее.
Некоторое время они молчали. Ёсико старательно смывала с тростниковой крыши черноту, но кисть, обильно смоченная, не слушалась девушки, и, заглянув в рисунок, Сансиро увидел, что чёрная краска растекается во все стороны мутными полосами, отчего ярко-красная хурма приобрела цвет прелой. Наконец Ёсико положила кисть, слегка запрокинула голову и стала разглядывать рисунок, держа его на вытянутых руках. Потом призналась едва слышно:
— Не получилось.
Рисунок и в самом деле не получился. Сансиро стало жаль девушку.
— Оставьте это. Нарисуйте что-нибудь другое.
Ёсико не обернулась, лишь искоса взглянула на Сансиро большими, с поволокой, глазами. Сансиро ещё больше стало жаль её. Но тут она вдруг рассмеялась.
— До чего же я глупая! Почти целых два часа убила. — С этими словами Ёсико замазала рисунок вдоль и поперёк жирными штрихами и захлопнула коробку с красками. — Ну, хватит. Пойдёмте в гостиную. Напою вас чаем.
Сансиро не хотелось снимать ботинки, и он остался на веранде. Девушка казалась ему забавной: предложила чаю после того, как они уже так долго разговаривали. Но у него не было ни малейшего желания насмехаться над нею. Напротив, слова «напою вас чаем», произнесённые как-то вдруг, доставили Сансиро особое удовольствие. Правда, это ощущение не имело ничего общего с чувством, которое возникает у мужчины по отношению к женщине.
В гостиной послышались голоса. Это, наверно, Ёсико разговаривала со служанкой. Вскоре раздвинулись перегородки и Ёсико появилась с чайной посудой. Теперь Сансиро мог хорошенько рассмотреть девушку, потому что она стояла прямо перед ним, и он подумал, что никогда не встречал лица более женственного.