Санта-Хрякус (пер. С.Увбарх под ред. А.Жикаренцева)
Шрифт:
Трубы органа гудели от едва сдерживаемой энергии. Библиотекарь хрустнул суставами пальцев. Это заняло некоторое время. А потом он потянул на себя рычаг давления.
Гудение превратилось в настойчивое «ум-ум-ум».
Очень осторожно он отпустил педаль.
Когда звуки органа донеслись сквозь стены, Чудакулли прервал свое пение.
«Отличная музыка для ванной, – подумал он. – Какой подходящий момент».
Жаль, правда, она заглушается
Именно в этот момент он и заметил маленький рычажок с надписью «Музыкальные трубы».
Чудакулли был человеком, который никогда не задумывался о том, за что отвечает та или иная кнопка, – ведь куда проще и быстрее выяснить все простым нажатием. Так он и поступил. Но ожидаемой музыки не последовало. Вместо этого несколько панелей бесшумно скользнули в сторону, открыв множество рядов бронзовых форсунок.
Библиотекарь весь ушел в музыку, парил на ее крыльях. Его руки и ноги танцевали по клавишам, постепенно приближаясь к крещендо, являвшемуся финалом первой части Катастрофической сюиты Бубблы.
Одной ногой он ударил рычаг с табличкой «Форсаж», а другой открыл кран на баллоне с закисью азота (она же – веселящий газ).
Чудакулли постучал по форсункам.
Ничего не произошло. Он осмотрел пульт управления и вдруг увидел маленький бронзовый рычажок с надписью «Связь с органом».
Разумеется, аркканцлер немедленно потянул его. Однако и теперь музыка отказалась звучать, вторя звукам льющейся воды, но вместо этого раздался странный булькающий звук, который становился все громче и громче.
Разочарованно махнув рукой, Чудакулли принялся намыливать грудь.
– …Стремительный бег олененка… игра… ха? Что…
В тот же самый день дверь в ванную была заколочена и на ней появилась табличка:
«Не пользоваться ни при каких обстоятельствах. Это – ВАЖНО».
Однако, заколачивая дверь, университетский садовник Модо не стал забивать гвозди до конца – чтобы потом их легче было вытащить. Как говорится, он никогда не предполагал и никогда не располагал – просто хорошо знал, как работает разум волшебников.
Мыло найти так и не удалось.
Думминг и его друзья-студенты внимательно наблюдали за Гексом.
– Он же не может так просто взять и остановиться, – сказал Адриан «Чокнутый Дронго» Турнепс.
– Но муравьи остановились, – возразил Думминг и вздохнул. – Ну хорошо, установи эту штуковину на место.
Адриан осторожно установил маленького плюшевого мишку над клавиатурой Гекса. Машина мгновенно заурчала. Муравьи забегали. Мышка запищала.
Данный опыт повторялся уже в третий раз.
Думминг снова посмотрел на единственную написанную Гексом фразу:
«+++ Мое! Уа-а-а-а! +++»
– Мне совсем не хочется сообщать
– Э… но ты всегда можешь заявить, – подсказал Чокнутый Дронго, – что МПМ – неотъемлемая часть Гекса.
– Думаешь, это поможет? – неохотно спросил Думминг.
Если бы этот мишка хоть немного походил на свой лесной прообраз… Впрочем, какая разница…
– В каком смысле? Лучше ли это звучит, чем просто «маленький плюшевый мишка»?
Думминг кивнул.
– Конечно лучше. Без вопросов.
Гавейн сказал, что из всех принесенных Санта-Хрякусом подарков больше всего ему понравился стеклянный шарик.
А она спросила: какой-такой шарик?
А он ответил: ну тот, из камина. И вообще, с этим шариком он, Гавейн, еще не проиграл ни одной игры. Потому что он, шарик, катался как-то по-другому.
С приходом утра пошел снег, а нищие продолжали свое хаотичное, обратно-возвратное движение по городским улицам.
Периодически кто-то из них сытно рыгал. Все были в бумажных шляпах – за исключением Старикашки Рона, который съел свою шляпу почти сразу.
Из рук в руки передавалась жестянка со смесью выдержанных вин, спирта и еще чего-то, украденного Арнольдом Косым с завода масляных красок, что на Федрской улице.
– А гусь был весьма неплох, – сказал Человек-Утка, ковыряясь в зубах.
– Самое смешное, твоя утка, что у тебя на башке, никак не отреагировала на то, что ты хладнокровно сожрал ее сородича, – ковыряя в носу, ответил Генри-Гроб.
– Какая утка? – не понял Человек-Утка.
– Кстати, а что это было, такое жирное? – спросил Арнольд Боковой.
– Это, мой милый друг, был паштет из гусиной печенки. Готов биться об заклад, прямиком из Орлей. И кстати, весьма неплохой.
– А вот я от него расперделся.
– Вот он, мир высокого кулинарного искусства, – весело произнес Человек-Утка.
Наконец они подошли к двери любимого ресторана. Человек-Утка мечтательно посмотрел на витрину затуманенными глазами.
– Здесь я когда-то ужинал почти каждый день, – промолвил он.
– А чё перестал-то? – спросил Генри-Гроб.
– Не знаю… – пожал плечами Человек-Утка. – Некоторые части моей жизни… они все в каком-то тумане. Но точно помню, что тогда я был совсем другим человеком. Тем не менее, – он похлопал Арнольда по голове, – как говорится: «Лучше по-дружески закусить старым башмаком, чем съесть большой бифштекс с врагом». Эй, Рон, твоя очередь.
Они поставили Рона перед черным входом и постучались. Когда официант открыл дверь, Старикашка Рон широко улыбнулся ему, продемонстрировав все свои выпавшие зубы и обдав своим знаменитым прирученным запахом.