Сапёр, который ошибся
Шрифт:
Рыжий подозвал меня к себе, т. к. был ближе всех к нему с подствольным гранатомётом, и несмотря на то, что я был командиром отделения, в котором было 4 необстрелянных бойца, перебежками побежал к нему. Вдруг на левой его руке, которой он подзывал к себе, появилось красное, стремительно увеличивающееся пятно, дух прострелил ему руку, как раз посередине предплечья. Он мучительно скривился, но приказал стрелять из подствольника вперёд на упреждение, чтобы духи не утащили Груню и его автомат. Краем глаза справа в вдалеке заметил мрачный дом, что-то было в нём притягивающее внимание,
В дозор духи бросили гранату прямо ребятам под ноги — от взрыва Алика посекло осколками, Груню ранило в ноги, а Колю даже не задело. Алик убежал, а Груня громко стонал от боли, и духи стреляли на его голос, Коля пытался его вытащить, но плотность огня была слишком велика, и он отполз к роте. Вскоре Груня замолчал.
Обстреляв из подстольника подходы, мы втроем с Колей Савченко и Колей Зинченко бросились к Груне. Груня был убит — на виске темнело маленькое пулевое отверстие.
В разведке всегда считалось особым шиком не носить каски (кто — то из молодых таскал закопченную каску, которую использовали, как казан) и даже смертельный опыт ближних не останавливал бойцов. Офицеры давно не требовали этого от разведчиков, т. к. с огромным трудом добились того, чтобы носили бронежилеты, но частенько получалось так, что уходили на задание в бронниках, а потом деды отправляли свои обратно с первой же вертушкой (для молодых бойцов бронник был обязателен).
Коля Зинченко взял его вещмешок и автомат, а я взял на руки Груню, и когда просовывал руку под голову, то она оказалась в тёплой и липкой крови. Взял его, как спящего ребенка, и мы побежали. Впереди был обрыв, положили Груню на край, спрыгнули и стянули вниз. Он упал прямо на нас, распластав руки. Я стал тянуть его за подмышки, и весь перепачкался кровью. Притащили Груню в расположение роты, и положили около Рыжего.
В этом жутком бою убили и Александра. В тот момент, когда подошли к Рыжему, видел, как Александр перебегал вправо, — пуля пробила его рацию, бронежилет и сердце. Были ранены и двое молодых бойцов: один бабайчонок и Буковский. Интересный парень, до армии женился, и пуля попала ему в область паха. Душманы почувствовали, что здесь брешь и усилили огонь и натиск.
Когда мы подбежали, то молодой боец по фамилии Кичмарик отползал, пятясь задом, как рак, но пулемёт оттаскивал за собой. Вокруг него плотно свистели пули, и мы удивились, как это в него до сих пор не попали. Схватил Кичмарика за ремень и отбросил к дереву в безопасное место.
Простой деревенский парень, он запомнился тем, что в полку подталкивал, выпавший из печки, уголь на совок голой рукой, меня это приводило в полный восторг. Коля Зинченко подхватил его пулемёт, и открыл огонь по наступающим душманам. Он вёл огонь прямо напротив этого злополучного дома, который находился от нас почти в километре.
В эфире творилась полная чехарда: 7-я рота докладывала о потерях, наш взводный докладывал о потерях, и другие роты тоже сдерживали наступление и докладывали о сложной обстановке. Все торопились, кричали и перебивали друг
Успокоив Кичмарика, я всучил ему автомат Коли Зинченко, показал куда стрелять и перебежал к Грише-молдаванину. Был у нас такой квадратный (даже кубический) неимоверной силы паренёк, холоднокровно-жестокий и при этом глуповато-добродушный. Нам иногда приходилось «убирать» пленных, потому что подвергали их пыткам, чтобы получить разведданные. Когда выходили к своим, то убирали как ненужных свидетелей. Этот Гриша любил протыкать шомполом барабанные перепонки в ушах с каким-то животным удовольствием, и разведчиков от этого коробило, хотя многим приходилось убивать быстро ножом.
Гриша занял крайне невыгодную для обороны позицию, но зато наиболее безопасную для себя. Он стрелял как будто из-за угла и простреливал только дальний левый сектор от себя. И в тот момент, когда духи стали подбираться к Грише, я подбежал и открыл огонь прямо поверх камня. Духи перебегали по крутому склону и даже от ранения стремительно катились вниз. Один успел перебежать и спрятаться за камень, но в тот момент, когда он выглянул для стрельбы — я выстрелил ему в грудь. Гриша сделал мне замечание, что позиция моя слишком рискованная.
В это время я обратил внимание, что зам. полит полка, мужик лет за 30, «целый капитан», забился в небольшую пещерку в корнях дерева и трясся от страха, бросив автомат.
Разведроте перепадали самые жирные трофеи, но рота несла самые большие потери, поэтому даже особисты не ходили с разведчиками, предпочитая шмонать после возвращения из разведки на броню (к счастью, это было нечасто) трофеи изымали, но никого не наказывали. Мы с Гришей покивали головами, что это тем более плохо, что в роте много молодых солдат, но и посочувствовали мужику — у него, наверное, семья в Союзе и есть, что терять, ну а мы, молодые, холостые, нам ничто.
Мне стало неимоверно жарко. Я скинул бронник, бушлат, «вшивник» (так называли трофейные шерстяные свитера), расстегнул ремень и продолжал вести стрельбу короткими очередями. Странная мысль о белой рубахе вертелась в мозгу. Как жаль, что нет чистой белой рубахи, а то сейчас перед смертью с удовольствием бы надел.
Пальба почти не стихала, и в каждую минуту ждал: вот-вот прорвется тоненькая нить обороны, духи будут стрелять в меня сзади, и пуля пробьет спину или ногу, и от этих мыслей сжимались мышцы спины и бедра, как перед уколом.
Выдалась небольшая передышка. Я лежал на снегу в одном потном х|б, задыхаясь от жары, и торопливо заряжал пустые магазины. Именно в этот момент произошла моя ВСТРЕЧА С БОГОМ. Заряжал магазины и рассуждал.
— Ну, хорошо сейчас духи прорвут оборону и меня убьют, но ведь, кому-то будет меня жалко, просто нестерпимо больно оттого, что меня не будет. Ведь кому — то я нужен непременно! Стал перебирать: для матери это, конечно, горе, но у неё останется отец и сестра, каждодневные дела притупят боль и скорбь утихнет. Девушка быстро забудет меня и устроит свою жизнь, а у друга свои заботы.