Сапфировая королева
Шрифт:
Глава 21
Леон Валевский терпеть не мог то, что он называл скверными шутками.
С его точки зрения, кража у него кошелька на вокзале была скверной шуткой, попытка Хилькевича подставить его – очень скверной шуткой, однако увоз Леона неизвестными в Херсон, пока он пребывал в беспамятном состоянии, легко превосходил в скверности
А поскольку Валевский, как уже говорилось выше, был крайне злопамятен, то и решил, что просто так этого не оставит. Но из Херсона ему оставалось разве что слать своим врагам совершенно бесполезные проклятья, поэтому для начала молодой человек отправился обратно в О.
Стоит признать, что в свете последних событий поступок его был прямо-таки героическим. Ибо в О. находились, во-первых, Хилькевич со своей шайкой, который явно не питал к поляку симпатии, во-вторых, баронесса Корф, бросившая на поиски Валевского все карательные силы города, и, в-третьих, неизвестное лицо или лица, для которых ничего не стоило оглушить человека, чтобы затем увезти его далеко от города и оставить там на произвол судьбы.
Последнее, кстати, больше всего беспокоило Валевского. Леон чуял, что стал мелкой разменной монетой в какой-то большой и сложной игре, что его вовсе не устраивало. И не только потому, что Валевский держался о себе самом весьма высокого мнения и согласен был играть только первые роли, но и потому, что смысл игры ускользал от него, и он никак не мог контролировать происходящие события.
Чтобы, наконец, хорошенько разобраться во всем, молодой человек вернулся в О. и сразу же отправился к Наденьке. По правде говоря, Валевский был счастлив видеть, что с ней ничего не произошло, что никто ей не угрожал и что девушка явно рада его возвращению.
Если бы наш совершенно правдивый рассказ был, допустим, современным фильмом, то в фильме Валевский влез бы в окно, непременно поцеловал бы Наденьку куда-нибудь, потом поцеловал бы еще настойчивее, а потом, как пишут в старинных романах, свершилось бы неизбежное.
Однако Валевский жил в XIX веке, когда к девушкам из хороших семей полагалось относиться с уважением. Поэтому он влез в окно, поцеловал Наденьке руку и скромно объявил, что не мыслит своей жизни без российской словесности и любителей оной, а в особенности без одной из любительниц.
– А где ваши вещи? – спросила Наденька.
Валевский слегка замялся и ответил, что вещи остались далеко. Тут девушка не удержалась и задала ему вопрос, не собирается ли он вернуться к своей невесте.
Валевский озадаченно моргнул, но быстро вспомнил о придуманной невесте и с горечью сообщил, что ее брат теперь злоумышляет на его жизнь, ибо жених номер два тоже от нее отказался, и вообще может случиться небольшой скандалец.
– Ах, бедный! – вздохнула Наденька. И вслед за тем участливо спросила, не голоден ли Леон, потому что такие приключения на голодный желудок могут быть вредны для здоровья.
Валевский с готовностью ответил, что чертовски голоден, и Наденька побежала искать остатки ужина.
Примерно в то же время следователь Половников сидел за столом и, вздыхая, смотрел на пустой стул, на котором должна была восседать его супруга.
Трое детей Половниковых – двое мальчиков и девочка – находились здесь же и, затаив дыхание, смотрели на отца. Служанка стояла у дверей, сложив руки поверх фартука, и то и дело порывалась сказать что-то, но, судя по всему, не осмеливалась.
Часы пробили половину десятого.
– Очень странно, что Пульхерии Петровны до сих пор нет, – пробурчал следователь и покосился на детей. – Василиса, уложите детей. Поздно уже.
Служанка увела младших Половниковых, а следователь просидел на том же месте до полуночи и наконец отправился в спальню.
Спал он плохо, а на работе его ждало известие, что его начальник Сивокопытенко тоже куда-то исчез, и как раз вчера. Все очень встревожены, и де Ланжере приказал начать поиски.
Поиски Половников начал, надо сказать, довольно интересным образом: вернулся домой, проверил, на месте ли Василиса, и затворил дверь. Затем спросил:
– Хозяйка не возвращалась?
– Нет, сударь, – пролепетала струхнувшая служанка.
– Вот как… – уронил следователь. – Кстати, господин Сивокопытенко тоже куда-то исчез, его везде ищут, но не могут найти. Ну, и что ты можешь сообщить мне по этому поводу?
Василиса стала лепетать, что ей ничего не известно, что она честная девушка и ей нет дела до того, что творят господа, но под немигающим взором Половникова (чьи глаза странным образом вдруг перестали походить на глаза больной собаки) задрожала, расплакалась и повинилась. Она носила вчера записку от хозяйки… к господину Сивокопытенко… И тот приехал, долго шушукался о чем-то с хозяйкой в гостиной, а потом господа уехали.
Слушая Василису, Половников скривился, как от физической боли.
– Много вещей с собой взяли? – угрюмо спросил он.
Василиса замигала.
– Да нет, сударь… Ничего не брали, клянусь!
– Вряд ли они бежали без вещей, – вздохнул следователь. – Да и потом, зачем ему ради нее так рисковать своим положением? Скандал на всю Россию, имя в газетах, репортеры перемывают косточки… – Половников строго поглядел на Василису: – Они пешком ушли или взяли извозчика?
Василиса подумала и ответила, что без извозчика тут не обошлось.
– Может, ты запомнила, что за извозчик был? Он что-нибудь сказал? Как выглядел? – продолжал допытываться следователь.
В результате ему удалось вытянуть из горничной, что извозчика она не запомнила, ничего особенного тот не сказал, и экипаж был как экипаж, разве что одно колесо вымазано белой краской. Получив столь ценные сведения, Половников отправился на поиски и уже через час сумел найти того, кто вез его жену и начальника к лавке Груздя.
– О чем беседовали пассажиры, пока ехали, ты не слышал? – спросил следователь у извозчика.