Сатана и Искариот. Части первая и вторая
Шрифт:
Мимбренхо оказался настолько сообразителен, что разжег костер, так что нам не надо было искать лагерь. Не выпуская пленников из своих рук, мы соскочили с лошадей, а наш маленький друг поспешил связать их. Теперь у нас троих было одиннадцать пленников: пять юма, Плейер, ученый законник, асьендеро и трое полицейских — а мы еще хотели обезвредить по крайней мере тех двадцать юма, которые расположились у источника. Не переоценили ли мы собственные силы? Может быть, да, а может быть — и нет. Что бы ни делать, все зависит от того, как начнешь, но, кроме этого обстоятельства, каждый человек имеет
Наконец, только что схваченные юма смогли перевести дух, что они использовали, вопреки индейским обычаям, для того, чтобы дать волю своим чувствам. Мексиканские краснокожие, как уже было сказано, не могут сравниться ни в одном отношении с благородными индейцами, живущими на севере. Сиу или индеец-змея не проронили бы ни слова: они зорко бы осмотрелись, уяснили свое положение и начали бы задумываться о своем освобождении. Юма же, едва переведя дух, стали оскорблять нас, требуя немедленного освобождения.
В других обстоятельствах они, разумеется, не получили бы ни слова в ответ, но теперь я, по причине, которую скоро назову, очень хотел знать их имена, а также имя по меньшей мере одного из той троицы юма, которых мы взяли в плен еще днем. Поэтому я ответил краснокожему, говорившему последним:
— Ты, кажется, думаешь, что рот служит только для разговора, но умный человек знает, что рот необходим и для того, чтобы помолчать.
Виннету удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал, потому что он понял, что по какой-то неизвестной ему причине я решил удостоить юма ответом. Последний же гневно возразил мне:
— Мы — воины юма, мы живем в мире с белыми. Как осмелились вы посягнуть на нашу свободу и жизнь!
— Каждый может объявить себя воином, но так ли это на самом деле? Каково славное имя, носимое тобой?
— Не смейся! Моего имени действительно боятся все враги. Меня зовут Черным Коршуном.
— А как зовут четырех твоих товарищей?
Он назвал их имена и добавил:
— Они столь же знамениты, как и я сам, и ты еще будешь сожалеть, что поднял на них руку.
— Твой рот шире твоих дел. Я никогда не слышал подобных имен, и если бы вы в самом деле были такими прославленными людьми, как ты хочешь меня уверить, то не попали бы так глупо в наши руки.
— Было темно, и мы не могли вас увидеть, а так как мы живем в мире со всеми краснокожими и белыми, то совершенно не думали о том, что наткнемся на врагов. Я требую, чтобы вы нас немедленно освободили.
— Я прошу тебя немножко придержать свой язык. Ты утверждаешь, что юма живут в мире со всеми людьми. А как же тогда случилось, что Большой Рот напал на асиенду Арройо и уничтожил ее? В самом ли деле вы живете в мире со всеми краснокожими? Мне известно, что вы враждуете с мимбренхо. Так умерь свой пыл! Ты говоришь с людьми, которым и в подметки не годишься. Посмотри-ка на этого знаменитого воина рядом со мной! Это Виннету, вождь апачей, а меня самого зовут Олд Шеттерхэндом.
После этих слов я отвернулся. Нашими именами я, если говорить вульгарно, заткнул ему рот. Больше он не произнес ни слова. Наш мимбренхо хотел оттащить этого оратора со своим спутником туда, где уже лежали трое юма. Но я, наметив новый план действий, дал мальчишке знак
Одного юма мы заставили молчать, теперь я занялся другими. Асьендеро и чиновник отдохнули от полученных ударов, и теперь знаток законов возмущенно обратился ко мне:
— Как это случилось, сеньор, что вы позволили меня ударить и снова связать! Вы будете отвечать за это перед законом в нашем славном городе.
— Перестаньте болтать вздор! — ответил ему я. — Ученый законник должен кое-что соображать в своем деле. Я вас не бил, а вы находитесь в точно таком же положении, в котором я вас здесь обнаружил. О какой же нашей ответственности может идти речь!
— Но я освободился от пут, а потом вы снова приказали нас связать. Это неслыханное лишение свободы, за которое положено наказывать тюремным заключением! Повторяю, что за это вы ответите в Уресе!
— Ваш прекрасный Урес больше никогда не будет иметь удовольствия видеть меня в своих стенах — в этом я убежден. Точно так же я уверен, что и вы никогда не увидите этого города, потому что жить вам осталось немного, и весь остаток жизни пройдет для вас здесь, возле дерева, к которому вы привязаны.
— Да вы с ума сошли! Вы не хотите меня вновь освободить?
— Нет. Один раз я был настолько глуп, что сделал это, но вместо благодарности услышал лишь оскорбления, так что во второй раз мне и в голову не придет совершать подобную глупость. Я думаю, что для меня лучший выход оставить вас в прежнем положении: рано утром мы уедем, а вас оставим висеть на деревьях.
— Вы хотите нас запугать, нагнать на нас страху! Но это же невозможно, чтобы так поступил человек, да еще белый, христианин!
— А ваши действия были как раз благодарностью человека, белого, тем более христианина?
Естественно, я ожидал только просьбы, доброго слова, но сказать такое им пока и в голову не пришло, а ученый законник даже крикнул мне:
— Да делайте что хотите, сеньор! Вы все равно не достигнете своей цели, тем более не уйдете от наказания. Если вы даже оставите нас висеть, то найдутся люди, которые отвяжут нас, как только вы уедете.
— Что же это за люди?
— Индейцы, лежащие здесь.
— Но они же сами в плену и тоже связаны. Вообще-то говоря, мы их расстреляем, прежде чем покинуть это место.
— Расстреляете? Но вы же шутите! Тогда мы сможем умереть с голоду!
— Разумеется!
— Сеньор, да в вас нет ничего человеческого, вы — изверг!
Тут уж я больше не мог удержаться, подошел совсем близко к нему и сказал ему прямо в лицо:
— А вы самый большой болван, который только встречался мне в жизни!
Теперь-то он наконец осознал, что вел себя в корне неправильно. Ему ничего не оставалось другого, как замолчать, а я присоединился к Виннету и мимбренхо, чтобы поесть. Провизии у нас было предостаточно. Плейера, асьендеро и чиновника мы покормили привязанными, тогда как троих полицейских я развязал, так что они могли поесть сами. Когда они справились с трапезой, мы их, правда, снова связали, но только для видимости, позаботившись о том, чтобы они могли хорошо выспаться. Мы посидели еще немножко вместе, определяя, кто кого будет сменять на дежурстве, и тогда Виннету сказал мне: