Сатанинский смех
Шрифт:
Всего через несколько минут, насколько он мог судить, до его сознания долетел тихий сладкий голос, называвший его по имени. На его лицо капали крупные слезы. Он услышал ее плач.
– Жан! О, они убили его! Жан, Жан, – этого я не переживу! Жан, ради Бога, не покидай меня…
С огромным усилием он открыл глаза.
– Я не покину тебя, маленькая Флоретта, – прошептал он. – Никогда…
Она склонилась над ним и стала покрывать его лицо поцелуями, бормоча от радости какие-то бессмысленные слова. Он оперся на руку и немного приподнялся. Ему открылась такая картина.
В агонии отчаяния де Лонэ оттолкнул мучителей с криком:
– Убейте меня! Во имя милосердия Бонсия, убейте меня!
В тот же момент дюжина штыков вонзилась в него, толпа сбросила его тело в канаву, и кто-то сунул саблю в руку мужчине, которого де Лонэ оттолкнул, с криком:
– Отруби ему голову! Это твоя привилегия, потому что это тебя он ударил!
Всего несколько дней назад Жан сунул горсть монет толстому простаку, держащему сейчас в руках саблю. Этот человек был поваром, потерявшим место, потому что аристократы, у которых он служил, бежали. Сейчас этот идиот стоял, ухмыляясь и пытаясь отрезать голову мертвому старику, который был офицером и джентльменом в лучшем смысле этих слов. Идиот отбросил саблю и вытащил из кармана небольшой нож с черной рукояткой.
– Работая поваром, – горделиво объявил он, – я научился разрубать мясо!
Он нагнулся и отрезал голову де Лонэ.
Толпа подхватила ее, насадила на острие вил и двинулась дальше.
– Что это, Жан? – прошептала Флоретта. – Что они делают?
– Ничего, – ответил Жан. – Просто шумят.
Он встал на ноги и взял ее за руку, подумав: в этом новом мире, создаваемом нами, быть слепой – счастье.
И он повел ее прочь сквозь беснующуюся толпу.
9
– С меня довольно, – заявил Жан. – Завтра я подаю в отставку!
Пьер улыбнулся. Улыбка получилась кривая.
– Рискуя показаться назойливым, – манерно протянул он, – могу только сказать…
– То, что ты уже говорил мне. Все правильно, ты действительно это говорил. Но даже ты не мог предвидеть, какими жестокими зверьми становятся люди…
– И все-таки, Жан, – вмешалась Флорет-та, – их так жестоко угнетали…
– Знаю. Но они сражались за то, чтобы покончить с насилием, не для того, как я наивно полагал, чтобы в свою очередь стать насильниками. Думаю, ни Пьер, ни я, ни кто-либо из тех, кого я знаю, тысячи раз рисковали жизнью не для того, чтобы отдать Францию парижским уличным демагогам…
Он встал и прошел туда, где сидела Флоретта. На коленях у нее лежал предмет, напоминающий рамку для картины. Под ним была прилажена деревянная досточка, в которой острым ножом вырезаны буквы алфавита. Используя этот трафарет, она могла выводить буквы и таким образом учиться писать. При ее проворных пальчиках она делала замечательные успехи.
– Отложи это, – сказал он. – Пиши без него.
Флоретта последовала его совету. Медленно вывела она его имя, потом свое и протянула ему, чтобы он посмотрел. Буквы были начертаны неуверенной рукой, строчка ползла вниз, но разобрать буквы было можно.
Пьер заглянул через плечо Жана.
– Почему бы тебе не сделать ей другую рамку с плоскими линейками? Она могла бы писать между ними, и линейки не давали бы сползать строчкам.
– Мысль хорошая, – откликнулся Жан. – Так и сделаю…
– Думаю, – сказал Пьер, взглянув на друга, – ты участвуешь в заговоре.
– В каком заговоре? – усмехнулся Жан.
– Марианны и Флоретты. Последний месяц они что-то замышляют…
– О, Жан! – чуть капризно произнесла Флоретта. – Ты должен все рассказать ему. Как это похоже на мужчин!
Пьер усмехнулся, услышав эту собственническую нотку, которая все чаще проскальзывала в ее голосе. “Будь я на его месте, – размышлял он, – ее слепота не стала бы для меня препятствием – при ее-то красоте и нежности! – для…”
– Я не рассказывал ему, – рассмеялся Жан, – но теперь, получив твое согласие, расскажу. Можно?
– Конечно, Жан. В конце концов он будет партнером…
– В каком это деле я буду партнером? – требовательно спросил Пьер.
– В новом предприятии, – ответил Жан. – Пьер, я продаю печатный станок.
– Enfer! [43] – выругался Пьер. – Но почему, Жан? Дела идут пока что хорошо и…
– Объясню тебе почему. Только не перебивай. Если и после того, как я все расскажу, ты со мной не согласишься, готов выслушать все твои аргументы и попытаюсь ответить на них. Но прежде выслушай меня…
– Ладно, – согласился Пьер.
– Я убедился, – с грустью начал Жан, – что, помимо всего прочего, я сын своего отца. Похоже, у меня есть чутье на ведение дел. Странно – большую часть юности я жестоко ссорился со своим стариком, доказывая ему, что получать прибыль несправедливо, что торговля – это мерзкое занятие и тому подобное. Но парижская чернь убедила меня в том, что любое общество, не опирающееся на сильную промышленность, обречено…
43
Будь я проклят! (фр.)
– Слушайте, слушайте! – насмешливо воскликнул Пьер.
– Ты обещал не прерывать его! – сердито сказала Флоретта.
– А ты становишься типичной хранительницей устоев, – рассмеялся Жан. – Настоящий домашний тиран, правда, Пьер?
– Именно так, – твердо сказала Флоретта, – только так с вами, мужчинами, и можно., Как, по-твоему, где был бы Пьер без Марианны?
– Где-нибудь в канаве, пьяный и счастливый, – ухмыльнулся Пьер.
– Этот спор нас ни к чему не приведет, – заметил Жан. – Послушай, Пьер, ты видел наш баланс за последние месяцы?
– Да.
– И что скажешь?
– Медленный, но неуклонный спад. Но это еще не повод, чтобы отказаться от газеты…
– Дело не только в этом. Есть и другие обстоятельства. “Меркурий” – последняя оставшаяся газета для людей умеренных, для тех, кто хочет превратить Францию в конституционную монархию, вроде Англии. Мы неуклонно теряем почву под ногами по двум причинам: наши клиенты бегут из Франции, где их жизни постоянно угрожает опасность, и потому, что те, кто остается, боятся, что их застанут за чтением нашей газеты даже у себя дома…