«Сатурн» почти не виден

Ардаматский Василий Иванович

Зомбах был весь внимание и со свойственной ему медлительностью тщательно и деловито обдумывал то, что услышал. «Вот она, большая политика», — думал он с почтительностью человека, который сам к этим высоким делам непричастен. По дороге в Берлин в самолете он тщательно обдумывал свой разговор с Канарисом. Последнее время он был все больше недоволен работой «Сатурна». Отношения его с Мюллером продолжали обостряться, и сейчас в «Сатурне» фактически было два руководителя и возле них два лагеря работников, которые во многом действовали как бы самостоятельно. Во всяком случае, о многих указаниях и делах Мюллера Зомбах узнавал постфактум и, заботясь о дисциплине среди сотрудников, вынужден был делать вид, будто все это с ним было своевременно

согласовано. Зомбах не был уверен даже в том, что он знает все, что делает в «Сатурне» Мюллер. Вот об этом он и собирался сказать Канарису со всей откровенностью. Но было и такое, о чем он решил не говорить, если об этом первым не заведет речь сам шеф. В первую очередь о несомненной бесперспективности работы «Сатурна». Больше того, об ощущении, что дело идет вхолостую. Одно положение, когда фронт все еще был устремлен на Москву, являющуюся главной целью «Сатурна». Тогда даже самая незначительная информация агента могла пригодиться. Другое дело теперь, когда фронт, видимо, бесповоротно откатился от Москвы и когда разведка в советской столице может быть ценна только в тех случаях, когда она добывает важные сведения о планах и замыслах противника по самому большому счету. А таких сведений было мало. Последнее время, постоянно думая об этом, Зомбах уже начал внутренне соглашаться с Мюллером, что сейчас более опасным для противника является не разведка, а диверсии. Однако первым говорить обо всем этом Канарису Зомбах не собирался, он не знал, какую игру с гестапо ведет сейчас шеф абвера. Канарис заговорил об этом сам.

— В свете этих больших планов, — будто размышляя вслух, заговорил Канарис, — не очень большое значение приобретает получаемая нами из Москвы разрозненная и довольно случайная информация. Исключая, конечно, собираемые нами по крупицам в донесениях ваших агентов данные о стратегических замыслах противника. Я уверен, что наши московские сводки сейчас читают только низшие офицеры генштаба в часы безделья. Но это совсем не означает, — вдруг поспешно добавил он, — что мы эту работу должны прекратить. Наоборот. Активный заброс через Центральный фронт, кроме всего прочего, собьет русских с толку: они будут думать, что удар на Москву снова последует здесь, а не с юга. И вообще наша сеть должна быть в исправности, она еще пригодится нам, в частности, уже сейчас нужно расширить задачи «Сатурна» и более смело прощупывать не только Москву. Нужно наталкивать агентов, искать общую информацию о положении дел в России. Вы согласны с этим?

— Безусловно, — поспешно согласился Зомбах, испытывая большое облегчение. В том, что говорил шеф, он снова видел привычные ему, служаке, спокойную точность и ясную логику мысли и действия. И это гасило все мучившие его еще вчера сомнения и опасения. «Абвер остается абвером, — думал он. — Не зря фюрер в свое время сказал, что абвер — это его чуткая рука, лежащая на пульсе всех врагов Германии». Зомбах благодарно и даже чуть восторженно посмотрел на Канариса, и их взгляды встретились.

Канарис со свойственной ему проницательностью отлично понимал, что сейчас думает Зомбах, ибо он досконально знал, что происходит в «Сатурне», знал, что Зомбах в последнее время пасует перед Мюллером, нервничает, и знал, как успокоить этого преданного ему человека. И было в эту минуту Канарису немного грустно: почему-то самые надежные его люди, как правило, ограниченны и на них можно полагаться только как на исполнителей. Ведь если рассказать этому же Зомбаху все, что он знает, о чем думает, разве он это поймет? Попробуй скажи ему, например, что в большой игре с Западом одной из козырных карт становится устранение Гитлера и что на эту карту делают ставки многие прославленные генералы фюрера! Зомбах просто не поверит в это или тут же пойдет с донесением на Принцальбертштрассе. Канарис посмотрел на Зомбаха, вздохнул и сказал:

— Гибкость, Зомбах, всегда была нашим достоинством. Чем ближе развязка войны,

тем в большей степени должны быть объединены и сосредоточены на одной общей цели все усилия нашего рейха. В нашей области в особенности. Вот почему объединение усилий абвера и СД сейчас уже не тактический маневр или чья-то кому-то хитрая уступка, а сама выдвинутая жизнью необходимость. Ну зачем нужно, чтобы в такой острый момент истории я тратил время и нервы на чтение ваших возмущенных писем по поводу Мюллера, а соответственно Гиммлер — на чтение доносов Мюллера? Я вообще, Зомбах, думаю, что вы свою миссию там в свое время выполнили неплохо и ревновать вам теперь Мюллера незачем. Дайте ему больше свободы. Давайте и в этом проявим гибкость. Его конек — диверсии. Дело это он знает, любит, и сейчас оно может дать хороший эффект. Москва нашпигована англосаксами, о всех заметных диверсиях они, конечно, будут сообщать в свои страны, и это будет работать на нас. — Канарис ободряюще улыбнулся Зомбаху. — Хотя, сказать откровенно, вряд ли самые большие успехи Мюллера повлияют на дела фронта и тем более на ту высокую политику, о которой я вам сказал.

— По другим направлениям контакт с СД осуществляется? — деловито спросил Зомбах: он во всем стремился к полной ясности.

— Да. Но это не значит, конечно, что к тому же Даллесу в Швейцарию едут представители от двух ведомств. Делами высокого свойства по-прежнему занимаемся мы. И фюрер знает, что только мы обладаем опытом в подобных делах. Словом, дорогой Зомбах, абвер был, есть и будет главным исполнителем воли фюрера в решающие моменты истории. — Канарис опять улыбнулся. — И сознание этого пусть поможет вам примириться с Мюллером. Этим вы очень поможете мне. Нужны, Зомбах, доказательства, что существует наш контакт с СД.

— Я понял вас, — тихо отозвался Зомбах, помолчал и уже энергично добавил: — Я сделаю…

— Последнее, Зомбах. Позавчера я послал вам перечень донесений «Сатурна», в которых содержатся крупицы сведений о каких-то новых стратегических замыслах русских. Проверьте предельно тщательно, мог ли каждый данный агент по своему месту, по своим способностям добыть ту или иную крупицу. Наши люди здесь из этих крупиц составили очень важное заключение, с которым мы обязаны идти к фюреру. Речь идет о совершенно неизвестном ставке маневре, который готовят русские на фронте. Вы поняли меня?

— Отлично. Я сделаю это…

— Мюллера в эту проверку не посвящайте…

Зомбах вернулся в «Сатурн» в приподнятом настроении. Ничто так не поднимало его дух, как ощущение ясности в своем деле. Не заходя в свой кабинет, он прошел прямо к Мюллеру: ему хотелось, чтобы скорей наступила ясность и в его отношениях с заместителем. Это главное, а остальное приложится.

— Добрый день, подполковник! — как только мог приветливо поздоровался Зомбах и, сев в кресло, весело спросил: — Что нового в нашем доме?

— Если нашим домом считать Германию, — улыбнулся Мюллер, — новости должны быть у вас.

— Кое-что есть, кое-что есть, — сказал Зомбах.

— А здесь ничего особенного, — небрежно сказал Мюллер. — Разве вот удалось ликвидировать большой склад бензина на одном подмосковном аэродроме.

— Это замечательно! — восторженно воскликнул Зомбах и без паузы, верный своей манере в отношениях со своими людьми действовать напрямик, сказал: — В общем, нам пора подписать мир.

— Что-о-о? — удивленно протянул Мюллер.

Зомбах рассмеялся.

— Не то, не то. Мир надо подписать нам с вами.

Мюллер выжидательно смотрел на Зомбаха и молчал. Он пытался угадать, откуда подул такой ветер. То ли сбывается то, о чем писали ему его друзья, что Канарис уже не в фаворе у Гитлера и капитулировал перед Гиммлером? Если это так, тогда это новое в Зомбахе идет от самого Канариса. То ли Зомбах, находясь в Берлине, сам разнюхал ситуацию и счел за лучшее быть с ним, Мюллером, заодно и жить с ним в ладу. Так или иначе, Мюллеру это было приятно.