Саван алой розы
Шрифт:
– Я ведь тысячу раз уже извинилась перед Юлией за тот сервиз…
– Да Бог с ним, сервизом, – перебил брат, – но, раз ты не можешь справиться даже с чаепитием, то представь, каково будет управлять целым домом! Самой! Придет к тебе кто в экономки проситься, а ты и не знаешь, хороша она или плоха. И сколько платить ей. И даже, чем обязанности экономки отличаются от обязанностей горничной – и того не знаешь! Да и пусть не знаешь! Не дано оно тебе – и ладно. Только, пока ты с той экономкой разбираться станешь, подумай, каково Люсеньке и Пете будет без тебя! Ладно я, тебе дела нет до моих чувств, но неужто ты родных племянников променяешь на какого-то
Денис вновь повысил голос, а у Саши уже голова шла кругом, и глаза слезились при одной только мысли, что придется оставить племянников. Денис прав, это глупость, огромная глупость и несказанный эгоизм – променять Люсю и Петю на брак, в котором она, скорее, всего, будет страдать так же, как страдала мама. Зачем ей это?! Ведь все вполне хорошо и здесь, в родном доме, где она выросла, где все просто и знакомо…
Только одно Саше не давало покоя:
– Я все понимаю, Денис, ты, наверное, прав, но… ты ведь сам не так давно грозился: раз я не лажу с Юлией, то ты наймешь для меня дом и велишь жить самой. А теперь упрекаешь, будто это я вас бросаю! Деня… – Саша полными слез глазами воззрилась на брата, пораженная внезапным осознанием: – или… ты ведь никогда не собирался отпускать меня из этого дома, да?
Денис, раздумывая всего мгновение, покорно кивнул. Развел руками:
– Разумеется, я лишь грозился. Я знаю, сколь жесток этот мир, и не обрек бы тебя на одиночество в нем.
– Ты сказал так, чтобы я была послушной и помирилась с Юлией… – поняла Саша.
И подумала, что Денис был очень убедителен тогда – она поверила всем сердцем и безумно испугалась. А он лгал, чтобы проучить ее. И не видел в этом ничего дурного. Интересно, часто Денис так поступает?
Саша снова подняла глаза на его лицо, знакомое каждой черточкой – и совершенно чужое. Может быть, он и не лгал ей сейчас, во время этого безумного, вымотавшего душу разговора, но, кажется, он говорил это все, опять же, чтобы она оставалась послушной. Чтобы не думала о замужестве.
Почему он так не хочет ее брака? Ведь он даже имени ее избранника не спросил – а все равно не хочет.
У Саши даже мелькнула мысль, что дело в приданом и том самом банке, о котором что-то выспрашивал у Дениса Степан Егорович – но она тотчас погнала прочь эти мысли. Нет, Денис не такой. Он любит ее, и желает ей только добра. Вот только понимает это «добро» как-то по-своему. Поэтому, наверное, не стоит рассказывать ему все, что у нее на душе.
Не в силах больше смотреть на чужое лицо брата, Саша отвела взгляд и негромко, но сколь могла твердо произнесла:
– Этот человек – да, он не так состоятелен, как мы. Но у него есть средства. И ему дела нет до твоего банка, если тебя это беспокоит.
– Меня не это беспокоит, – Денис поморщился, снова погладил Сашину ладонь. – Ведь с милым рай и в шалаше. Но если ты чувствуешь, что этот человек тебе дороже, чем я, чем племянники – конечно, ты должна ответить ему согласием. Но могу я хотя бы узнать его имя?
Саша не подала вида, но на этот раз она совершенно ясно услышала, какими словами и образами брат пытался заставить ее быть послушной. Он все время говорит о племянниках. Он знает, что дороже Люси и Пети у нее никого нет в целом мире – и заставляет ее думать, будто бы своим замужеством она в чем-то ущемит детей.
Саша покачала головой:
– Право, не важно, каково его имя… Он ничего не предлагал мне, Денис, и я ничего ему не обещала. Он лишь прислал деревце –
Но последнюю фразу Саша произнесла совсем тихо, и Денис ее не услышал. Он после фразы о дружеском жесте расслабился и снова улыбнулся тепло и отечески:
– Так и знал, Сашенька, что ты опять что-то себе придумала, – посетовал он. – Должно быть, это и правда один из моих коллег прислал фикус по доброте душевной – а ты уже фату примеряешь.
Саша попыталась выдавить улыбку – но не смогла. Губы дрожали и отказывались ее слушаться. Слава Богу, свечи почти все уже потухли, и Денис этого не разглядел. Он был весел теперь:
– Милая моя, глупенькая сестрица, как же я люблю тебя и твою святую простоту!
Денис наклонился, целуя обе ее руки и торжественно пообещал завтра же прислать ей самый дорогой и пышный букет, какой только найдет его помощник. А после отослал спать.
* * *
Но уснуть Саша конечно же не смогла. Переодевшись в сорочку, сплетя волосы в косу, долго еще сидела в кровати и смотрела, как отсветы непотушенной лампы оставляют блики на всех предметах в ее комнате. Плательный шкаф, трюмо, комод, покрытый пожелтевшей кружевной салфеткой. На комоде лампа и кукла, которую дарил батюшка на девятилетие. Над комодом свадебная фотография родителей в огромной тяжелой раме. Рядом стол для письма – низенький и узкий, купленный в ту же пору, что и кукла. Детский стол, а оттого давно ставший Саше неудобным. И кровать ее, тоже детская, узкая и короткая. Саша привыкла поджимать ноги во время сна, чтобы не свешивались да не мерзли. Сказать брату, что ей нужна новая кровать, Саше было как-то неловко…
Все в этой комнате было для Саши привычным, родным, знакомым каждой щербинкой на лакированной поверхности. Наскучившим до смерти, если честно. Только ярко-зеленый фикус с глянцевыми листьями выбивался из привычного антуража. Выглядел здесь чужим.
Откинув одеяло, Саша спустила ноги на холодный пол и не удержалась, чтобы не подойти к растенью снова. Коснуться холодных гладких листьев. Все-таки жаль, что Кирилл Андреевич не прислал простой букет вместо деревца. Букет завял бы, и Саша забыла б о своем нечаянном поклоннике очень скоро. Жила бы, как жила прежде. А дерево не завянет. Говорят, фикусы поразительно живучи. Так и будет стоять здесь и годами напоминать, как круто могла бы измениться Сашина жизнь, если б она настояла на своем в сегодняшнем разговоре с братом.
Денис против ее замужества. А у нее, скорее всего, не хватит сил ему противиться. Не сбегать же из дому, как сбежала когда-то мама? Только хуже все станет. А иного способа быть с Кириллом Андреевичем Саша просто не видела.
Взгляд упал на старую фарфоровую куклу на комоде, и Саша, поддавшись порыву, взяла ее в руки. Давно она этого не делала, давно не прикасалась к кукле. И сейчас подивилась, до чего же она пыльная, пожелтевшая, неприятная на ощупь и на вид. Верно, и сама Саша скоро станет такой же, как эта кукла – откровенно старой и неприятной. Волосы поседеют, появятся морщины, кожа высохнет, а ноги, спина и голова будут без конца болеть, как болят у ее теток. И тогда уж точно ею не заинтересуется ни Кирилл Андреевич, ни кто-то другой.