Саврола
Шрифт:
Тиро решительно прицелился, и фигура, видневшаяся вдали, рухнула на землю после его выстрела.
— Прямое попадание, — одобрительно сказал сержант и, в свою очередь, наклонился вперед, с целью выстрелить в другого противника, который с отчаянной смелостью двинулся, чтобы задействовать пушку. Сержант долго прицеливался, желая выстрелить наверняка. Глубоко вздохнув, он начал мягко нажимать на курок, как рекомендуется в учебниках по стрельбе. Внезапно послышался какой-то странный звук, напоминающий глухой шлепок. Тиро, быстро отпрянувший влево, едва увернулся от брызг внезапно хлынувшей на него крови.
— Прочь от ворот! — закричал Тиро, обращаясь к своим солдатам. — Я не смогу им помешать! — С этими словами он поднял винтовку и для убедительности выстрелил в воздух.
В тот же самый момент огромное облако дыма вырвалось от пушки, и другая фигура рванулась к воротам дворца. Деревянные подпорки были полностью разбиты, а разрывы снаряда продолжали метаться, обрушивая смерть и ранения на людей из рабочей группы, которые убегали, пытаясь укрыться.
Долгие громкие душераздирающие крики раздавались со всех сторон, они доносились из домов и с улиц, окружавших дворец. Их подхватывали тысячи людей, которые ждали позади и услышали взрыв из пушки. Вначале стрельба повстанцев нарастала, но очень скоро горнист начал настойчиво трубить. И примерно через двадцать минут стрельба полностью прекратилась. Тогда из-за баррикады вышел человек с белым флагом в сопровождении двух других. Во дворце согласились на перемирие и начали размахивать носовым платком вместо флага. Представители противника подошли прямо к разбитым воротам, и их лидер вошел во внутренний двор. Многие защитники дворца прекратили свои дела, чтобы посмотреть на него и услышать, какие условия перемирия будут предложены. Это был Море.
— Я предлагаю вас сдаться, — заявил он. — Ваша жизни будут сохранены до тех пор, пока вы не предстанете перед справедливым судом.
— Обращайтесь ко мне, сэр, — сказал Сорренто, выступив вперед. — Здесь я являюсь командующим.
— Я призываю вас сдаться именем республики! — игнорируя его заявление, громко повторил Море.
— Я запрещаю вам обращаться к этим солдатам, — заявил Сорренто. — Если вы поступите так снова, даже ваш флаг не защитит вас.
Море повернулся к нему.
— Сопротивление бесполезно, — сказал он. — Зачем вы продолжаете и дальше жертвовать этими людьми? Сдавайтесь, тогда и ваша, и их жизни будут сохранены.
Сорренто задумался. Возможно, повстанцы знали, что прибывает флот. Иначе, подумал он, они бы не предложили перемирие. Было необходимо протянуть время.
— Нам потребуется пара часов, чтобы обдумать ваши условия, — сказал он.
— Ну, нет, — решительно заявил Море. — Вы должны сдаваться немедленно, здесь и сейчас.
— В таком случае мы не сделаем ничего подобного, — ответил министр обороны. — Дворец вполне еще можно защищать. Мы сумеем удержать его до возвращения флота и нашей доблестной действующей армии.
— Так вы отказываетесь принять наши условия?
— Мы отказываемся от всего, что вы предложили.
— Солдаты, — сказал Море, снова обратившись к окружившим их воинам. — Я умоляю вас не приносить в жертву вашу жизнь. Я предлагаю справедливые условия. Не отвергайте их.
— Послушайте, любезный, — гневно произнес Сорренто, — вы слишком долго испытываете мое терпение. Вы — гражданский человек, и вам неизвестны правила войны. Я считаю своим долгом предупредить вас о том, что, если вы будете по-прежнему пытаться подорвать лояльность правительственных войск, я буду вынужден застрелить вас на месте! — И с этими словами он вытащил револьвер.
Море следовало бы принять это во внимание. Но, будучи дерзким, смелым и импульсивным, он мало задумывался о подобных вещах. Его добрая душа благородно стремилась предотвратить утрату чьей-то жизни. Помимо этого, он не верил, что Сорренто спокойно расстреляет его. Это было бы слишком безжалостно.
— Друзья, я предлагаю всем вам жизнь! — закричал он. — Не выбирайте смерть!..
В эту минуту Сорренто выстрелил. Море упал на землю, и его кровь начала струиться по белому флагу.
В какой-то момент он изогнулся и задрожал всем телом, а потом вытянулся и остался лежать на земле без всяких признаков жизни. Охваченные ужасом солдаты что-то неясно бормотали. Они не думали, что угроза будет исполнена. Но не стоило рассчитывать на милость таких людей, как министр обороны. Они живут главным образом согласно правилам и постановлениям.
Два человека, стоявшие за воротами, услышали выстрел и заглянули внутрь. Но, увидев случившееся, они немедленно бросились к своим товарищам, в то время как воины из гарнизона, чувствуя, что все их надежды рухнули, медленно и угрюмо вернулись на свои места. Сообщение о перемирии заставило президента выйти из своего кабинета. В его воображении мелькнула перспектива начала новой жизни и, возможно, возмездия. Когда он спустился по лестнице и вошел во двор, выстрел, произведенный на таком близком расстоянии, ошеломил его. А когда он увидел, в каком ужасном состоянии находился вестник перемирия, президент зашатался.
— Боже мой, Сорренто! — закричал он. — Что же вы наделали?
— Я застрелил бунтовщика за подстрекательство войск к мятежу и дезертирству, — ответил министр обороны. — Ведь я предупреждал его о том, что его флаг больше не будет служить ему защитой.
У него защемило сердце от глубокого отчаяния за свой опрометчивый поступок, совершенный в приступе гнева, но он старался выкрутиться из этой скользкой ситуации.
Молара дрожал с головы до ног. Он чувствовал, что был отрезан последний шанс отступления.
— Вы всех нас приговорили к смерти, — сказал он. Затем наклонился и взял документ, который высовывался из кармана кителя убитого. В нем говорилось:
«Я уполномочен предложить сдаться Антонио Моларе, бывшему президенту республики, а также офицерам, солдатам и его приверженцам. Их жизнь должна быть сохранена, и они будут находиться под защитой в ожидании решения правительства. На рассмотрение Совета общественной безопасности. Саврола».
И Сорренто застрелил его — единственного человека, который мог спасти их от разъяренной толпы. От сердечной боли Молара не мог говорить. Он лишь безнадежно махнул рукой и скрылся во дворце. С его уходом снова послышалась стрельба из домов, примыкавших к площади. Осаждающие вели огонь с удвоенной яростью. Им уже стало известно, какая судьба постигла их посланника.