Савва Мамонтов
Шрифт:
Мелькают лица… Одно совсем рядом. Это — Елизавета Григорьевна.
— Лиза, — говорит он. — Прости, голубушка!
За голубушку неловко. Ему ли называть голубушкой преданную, поруганную в любви и вере… Но она смотрит на него, как на ребенка. Ему стыдно и хорошо, и оттого, что хорошо, он чувствует себя полным ничтожеством. Ему хочется наказания. Пусть грудь сдавит удушьем. Предательство должно быть наказано. Елизавета Григорьевна строго качает головой, идет туда, где стоит Витте. В руках у нее свеча. Свеча трепещет, но хорошо видно: угол пуст.
Слезы катятся по лицу, и он сквозь сон знает, что плачет.
— Лиза! — признается он в страшном. — Я ведь и вправду хотел кончить со всем. Ты меня спасла. Я о тебе думал и не смог еще
— Ты будешь жить долго, Савва, — сказала Елизавета Григорьевна. — Ты переживешь нас.
И он увидел Витте, стоявшего в другом, в темном углу.
— Витте…
Он услышал, как сказал это имя, и проснулся.
Министру финансов Сергею Юлиевичу Витте в июне 1899 года исполнялось пятьдесят лет. Родился он в Тифлисе, учился в Новороссийске, математик, служил в Обществе юго-западных железных дорог. К тридцати семи дорос до управляющего, в тридцать девять попал в директора департамента железнодорожных дел при Министерстве финансов. Слыл специалистом по тарифам, написал о тарифах книгу и вообще не брезговал писанием. Сотрудничал в газетах «Киевское слово», «Заря», «Московские ведомости», в журнале «Русский Инженер». С февраля 1892 года Витте — министр путей сообщения, с августа — министр финансов.
Современникам Сергей Юлиевич казался большой умницей и большим преобразователем. Он был душою строительства Великого Сибирского железнодорожного пути — от Москвы до Владивостока, Маньчжурской ветки, дороги на Архангельск, на Казань. Добился удешевления пассажирского тарифа. Ввел налог квартирный, но отменил паспортный. Отменил остатки подушной подати, подымный налог на Кавказе. Уменьшил государственный поземельный, но установил прогрессивное обложение торговли и промыслов. Ввел казенную продажу вина — винную монополию, ввел в обращение золотую монету. Расширил круг фабричной инспекции, провел закон о нормировке рабочего времени для взрослых на фабриках и заводах, поощрял конвертирование процентных бумаг… Чем не светоч? Умного племени человек, по матери его теткой была сама Блаватская.
О Витте много писали при жизни. Писали с восторгом и с ненавистью. И никто не добирался до его сути, не искал причин его великих и его «странных» деяний. Восторги и обиды одинаково застят глаза.
Князь В. П. Мещерский в воспоминаниях пытался нарисовать объемный, объективный портрет человека, которому помогал всходить по лестнице чинов: «Высокий, умный. Черный сюртук, развязный и свободный в своей речи и в каждом своем действии — английский государственный человек. Замечательный внимательно-умный взгляд».
Но приметил не без досады: Витте, выбившись в министры финансов, переступил через прежние знакомства, «искал друзей от мамоны».
Недостатки Витте князь Мещерский не скрывает: очень слабое владение французским языком, не знает немецкого. «Литература всего образованного мира — и русская — мир искусства, знание истории, все это было для него чуждое и очень мало известное, — записал князь, — но беседовать с ним было одно удовольствие».
Друг Мещерского поэт Аполлон Николаевич Майков был в восторге от ума Сергея Юлиевича. Сергей Юлиевич необычайно быстро схватывал мысль собеседника. Но он не только умел говорить и слушать, он умел работать. Князь Мещерский свидетельствует: когда министр финансов Вышнеградский поручил Витте учреждение департамента железнодорожных дел, этот вновь испеченный чиновник «с огненною энергиею принялся за порученное ему дело. Работал, как вол».
Витте высоко взлетел в царствие Александра III, государя, в слове и в деле твердого. Николай II, не умевший сказать ни «да», ни тем более «нет», в конце-то концов распознал изнанку своего ближнего министра, но расстаться с ним быстро не умел, тянул, оставляя за ним важнейшие государственные дела и саму судьбу России, аж до 1906 года.
Непросто было разглядеть
Где же сыскать более ретивого, более преданного самодержавию служаку? А ревность престолу Витте выказывал иной раз самым неожиданным образом. Например, запретил съезд Императорского общества поощрения русской торговли и промышленности во время Нижегородской ярмарки 1896 года. На этом съезде, видите ли, могут быть высказаны социалистические теории. В социалистах оказались граф Игнатьев, председатель общества, и все русское купечество. Итак, социализм для министра финансов — чума, и главное — предлог для срыва съезда. Это, пожалуй, первая значительная антигосударственная акция Витте — помешал русскому купечеству, русской промышленности объединиться в противостоянии Западу, иностранному капиталу, которому Витте открыл и окна, и ворота, и щели. Тут будет любопытно мнение Кони. «В экономике идеал Витте, — утверждает сторонник и доброжелатель министра финансов, — это научный государственный христианский социализм». О том же самом пишет яростный враг Сергея Юлиевича И. Ф. Цион, происками последнего лишенный русского подданства и прав, приобретенных службой российскому императору. В одной из обличительных брошюр, изданной на Западе, Цион кричит на весь белый свет: «Из всех систем социализма г. Витте подобрал для России самую смертоносную, именно тот государственный социализм, который стремится превратить страну в обширную казарму, где армия чиновников заправляет деспотически всеми проявлениями общественной жизни».
Только, думается, Витте все же не социализм исподтишка внедрял в России, а попросту рыл медвежью яму, куда Россия должна была завалиться неминуючи. Ради кого старался — вопрос другой, да и соображал ли, что делает? Где были царь, Победоносцев, Суворин, Столыпин? Задавать подобные вопросы — только воздух колебать напрасно.
Вот чем оборачивались якобы благие для самодержавного государства деяния мудрого Витте. Что дали русскому народу государственное производство и продажа вина? Читаем у Кони: «Со времени введения монополии в 1894 г. в течение 20 лет население России увеличилось на 20 процентов, а доход этот возрос на 133 процента. Уже в 1906 году население России пропивало ежегодно 2 миллиона рублей и еще в 1902 г. в полицейские камеры для вытрезвления в Петербурге при населении в миллион двести тысяч было принято 52 тысячи человек (1 на 26). В Берлине при населении 2 миллиона — 6 тысяч (1 на 320)».
И. Ф. Цион приводит конкретные данные увеличения пьянства. Витте запретил кабаки, но поднял производство водки на 24 миллиона ведер в год. Доход государственной казны обозначился впечатляющей цифрой в 279 миллионов рублей.
А за денежками этими царскими — сплошное горе. Вместо русского богатыря — косая сажень в плечах — являлся на белый свет вырожденец, дебил.
Всякая реформа, даже продуманная, подготовленная, не обходится без побочных осложнений. Предупреждая самогоноварение, Витте поднял цены на сахар. Чаепитие для народа стало недоступным. Суворинское «Новое время» писало: «Мы хотим сделать так, чтобы и английские животные кормились русским сахаром, в то время как русский человек боится съесть кусок сахара». А господин министр финансов уже и на соль замахивался, желая возродить старый налог. Чуть было не лишил народ солений, заготовок на зиму впрок грибов, капусты, свинины, рыбы и прочего.