Сборник "Этические уравнения"
Шрифт:
— Это тавтология. — В голосе Зимина зазвенел металл. — Пациенты не могут сказать за себя ни слова де-факто. Зачем эти выспренние слова?
— Коллеги, — вмешался Старченко, — мы отвлеклись от основной проблемы — как лечить больных. Давайте оставим в стороне моральные проблемы и правовые вопросы дела и вернемся к медицине.
— Правильно, — поддержал врача один из биофизиков. — Мы собрались, чтобы обсудить метод лечения, проблема чисто медицинская, не стоит привлекать для ее решения морально-этический кодекс.
Зимин
Разговор перешел в русло медицины. Наумов больше не вмешивался в обсуждение предлагаемых методов лечения, хотя здесь присутствовали многие авторитеты в области изучения человеческого мозга. Он только командовал техникой кабинета, показывал палаты, записи, документы, аппаратуру центра, а в голове раздавалось: «Не все еще закончено в споре, не все аргументы исчерпаны. Зимин не остановится перед хрупкой, по его мнению, преградой этики, и, к сожалению, он не одинок в своем мнении. Но самое страшное — я не чувствую себя его противником. К тому же в любом случае способ лечения космонавтов небезопасен, и это плохо. Это отвратительно, это главное, на что сделает упор сам Зимин и иже с ним, выйдя в высокие инстанции… А где найти контраргумент, я не знаю…»
В том, что Зимин обратится в арбитраж более высокого ранга, в Академию медицины, а может быть, и в Высший координационный совет Земли, Наумов не сомневался. Он хорошо понял ход мыслей ученого и доминанту его характера: добиваться конечного результата любыми средствами.
— Предстоит тяжелое объяснение в медсовете Академии, — сказал Чернышов, когда совещание закончилось и кабинет опустел. — Но я с вами, Валентин, можете располагать моим голосом.
— Вы не со мной, — пробормотал Наумов, — вы с ними. — Он мотнул головой в сторону включенного виома, показывающего реаниматоры.
— А я понимаю Зимина, — сказал Старченко, выключая аппаратуру. — Юпитер изучается более века, и сколько там погибло исследователей — не счесть. И вдруг появляется возможность за несколько минут раскрыть суть юпитерианской цивилизации!
— Я его тоже понимаю, — с горечью сказал Наумов и вспомнил лицо Лидии Изотовой. — Скачок вперед, к новым достижениям, к новым вершинам знаний, к великим открытиям… Почему бы нет? Но если бы при этом не надо было перешагивать через такую «малость», как две жизни.
В холле Управления аварийно-спасательной службы Наумов несколько минут разбирался в указателях, нашел нужный лифт и вскоре стоял перед дверью в отдел безопасности космических исследований. Дверь открылась, он вошел.
В кабинете начальника отдела находились двое: сам Молчанов, невысокий, худой, спокойный, с серыми внимательными глазами, и академик Зимин. Присутствие ученого неприятно поразило Наумова, однако он сделал вид, что ему все безразлично, и сел.
— Ну, я, наверное, больше не нужен, — сказал Зимин, вставая. — Всего доброго.
Во взгляде академика Наумов прочел странное сожаление, и в душе снова шевельнулся дремлющий удав тревоги. Однако взгляд Молчанова он выдержал, ждал, с чего начнет начальник отдела.
Тот щелкнул ногтем по сенсору видеоселектора и сказал «призраку» оперативного дежурного:
— Сима, я буду занят еще пятнадцать минут, все вопросы переключи пока на Ромашина. — После этих слов начальник отдела обратил неулыбчивое свое лицо к гостю.
Они были знакомы давно, года три, по совместному увлечению спортом — прыжками с трамплина на лыжах, тем не менее с минуту присматривались друг к другу, словно встречаясь впервые.
— Ну что там, Валя? — спросил наконец Молчанов. — Что будем делать?
— А что надо делать? — удивился Наумов. — Если ты в курсе проблемы, повторяться я не буду.
— В общих чертах. — Молчанов бросил взгляд на дверь, за которой скрылся Зимин. — Что и говорить, открытие цивилизации на Юпитере — открытие века! Общечеловеческий стресс! Хотя ждали контакта давно и вроде бы привыкли к ожиданию. У меня и без того проблем хватало, а теперь и вовсе вздохнуть некогда.
Наумов иронически усмехнулся. Молчанов посмотрел на него оценивающе.
— Что, жалоба не по адресу? Ты прав, у кого из нас не хватает забот. А что, Валя, Изотов и Пановский действительно восприняли информацию юпитериан? — внезапно спросил он.
— В том-то и проблема! Чтобы вылечить их, надо «стереть» чужую информацию, иного выхода попросту нет. Не существует.
— Понимаю, не горячись. Ну а если, «стирая», одновременно записывать эту информацию в память машины?
— «Стирать» и «стирать и записывать» — суть два разных метода, причем последний увеличивает вероятность смертельного исхода. Мы рискуем убить людей!
— Как убить?
— Можем стереть человеческое «я», личность, что для пострадавших равносильно смертному приговору.
«Повторяю в третий раз, — тоскливо подумал Наумов. — Последний ли? Каждому надо доказывать, каждого убеждать… в том числе и себя самого. Когда же настанет время мысленного сопереживания, сострадания, сочувствия? Когда не надо будет убеждать собеседника, ибо он и без слов почувствует твою растерянность и тоску?»
— Зимин говорил, что и обычное «стирание» может дать отрицательный результат.
— Может! — разозлился Наумов. — И все же риск на порядок меньше.
— Риск все равно остается. — Молчанов предупредительно поднял руку. — Погоди, не спеши доказывать обратное, прибереги доказательства и красноречие для ВКС.
Наумов недоверчиво посмотрел в глаза начальника отдела.
— Так серьезно?
Молчанов почесал горбинку носа, утвердительно кивнул.
— Понимаешь, Валя, после открытия цивилизации на Юпитере над ним уже погибли двое исследователей… кроме твоих пациентов.