Сборник коротких эротических рассказов
Шрифт:
Насмерть! Это же надо умудриться! И вот стоит его «Обнаженная» в углу, задернутая тряпкой, ожидает неизвестно чего.
Она слушала со все возрастающим интересом и, когда он закончил, еще некоторое время молчала, вертя в руках баночку кока-колы. Потом наконец спросила:
— А что за женщина тебе нужна, что ее так трудно найти?
Он на мгновение задумался.
— Это не так просто объяснить. Понимаешь, у нас сейчас в «моде» вполне определенный идеал женской красоты: тонкое лицо, хрупкое телосложение, осиная талия, но в то же время пышный бюст, ну и так далее. В общем абсолютно противный природе голливудский стандарт. Естественно, подавляющее большинство натурщиц соответствуют этому типу. Мне же нужно нечто иное: естественная женская фигура, не испорченная цивилизацией, прекрасная
Кстати, — он улыбнулся, — не знаю, как тебе это понравится, но прообразом для статуи была ты сама. Такая, какой я тебя запомнил. Впрочем, ты и сейчас не больно изменилась — Так может я тебе тогда и помогу?
Он усмехнулся и хотел было перевести разговор на другую тему, но она не отступала:
— Возьмешь в натурщицы?
— Ты что, и впрямь хочешь позировать? — удивился он.
— А почему бы и нет? — лукаво улыбнулась она. — Чем я хуже других?
— Лучше, лапочка, лучше, но ты, наверно, не поняла. Дело в том, что позировать в данном случае нужно обнаженной.
— Ну и что с того? Ты решил увековечить мою бренную душу, — она снова улыбнулась, — и с моей стороны было бы просто свинством не пойти тебе навстречу.
Я согласна позировать не только голой, но и — как там у Булгакова — с начисто содранной кожей.
— Ты шутишь?
— Ну если только насчет содранной кожи, — и, не дожидаясь новых вопросов, она решительно распахнула блайзер.
— Ты хочешь начать прямо сейчас?
— Конечно, чего уж медлить.
Он рассмеялся.
— Знаешь, я никак не прийду в себя. Все это так неожиданно Улыбнувшись в ответ, она стала медленно расстегивать блузку. Лицо ее стало серьезным и чуть покраснело.
— Да, если хочешь, — встрепенулся он, — там в углу есть ширма. Можешь раздеться за ней.
Она было заколебалась, но потом решительно тряхнула головой.
— Зачем?
Он пожал плечами — как хочешь. Меж тем она уже вытянула из-под юбки нижнюю часть блузки и расстегивала последние пуговицы. Справившись с ними, откинула блузку на плечи и, не расстегнув манжет, быстро вытянула из нее руки. Он увидел кружевной, с прозрачными чашечками лифчик, сквозь который проглядывали два крупных темно-фиолетовых соска. Бросив блузку поверх блайзера на стул, она быстро сняла лифчик. Груди у нее были тяжеловатые, но отличной формы. Высвободившись из плена, они покачивались мерно и величаво, словно два спелых плода на ветке.
Когда он наконец оторвал взгляд от этих соблазнительных округлостей, его гостья скинула уже туфельки и расстегнула молнию юбки. Теперь она стягивала ее с себя, постепенно обнажая сначала пышные округлые бедра, а затем — затянутые в черные колготы прелестные ножки. Юбка мягко легла поверх вороха прочей одежды, а через несколько секунд вслед за ней последовали и колготки. Не удержавшись, он стрельнул глазами по теперь уже ничем не прикрытым ножкам: стройные, красивые, с кожей ослепительной, сияющей белизны. Его взгляд медленно двигался по ним снизу вверх. Выше и выше. И вот она, последняя преграда: узкие кружевные трусики, в верхней части прозрачные. Сквозь тонкую ткань явственно виднелось большое черное пятно лона, а в том месте, где материал был сквозным, можно было различить даже отдельные сбившиеся в кучу, маслено поблескивающие волоски. Почувствовав, как его охватывает совсем не нужное сейчас волнение, он зажмурился.
Прошло несколько секунд. Наконец он вновь открыл глаза. Его гостья стояла на том же самом месте, в той же позе, но уже совершенно нагая. Ее ажурные трусики венчали собой кучу сброшенного белья. Странное дело, им овладело какое-то смущение. Он молча смотрел на выставленное напоказ прекрасное тело, не зная, как вести себя дальше. А тело было и впрямь прекрасно. Великолепный бюст, широкий белоснежный живот, мощный разворот бедер, буйное торжество линий и форм: оно было просто создано для кисти живописца, резца скульптора или пера поэта. Пауза становилась неловкой. Его гостья первой нарушила тишину.
— Ну как? — севшим голосом тихо спросила она.
— Что «ну как»? — не
— Это то, что тебе нужно?
Он скользнул взором по ее телу вверх. Лицо ее было покрыто бордовыми пятнами. От смущения? Но ведь она разделась с такой легкостью!
— Твое тело просто создано для того, чтобы его воспели.
Он подошел к своей очаровательной гостье. Опустив руки ей на плечи, он еще раз, теперь в упор, внимательно оглядел ее. Затем его ладони соскользнули с плеч и, двигаясь вниз, принялись профессионально ощупывать ее тело. Они впитывали в себя каждый изгиб, каждую линию, фиксируя их в памяти, как на фотопленке. Божественно неисповедимые в своей прелести упругие округлости грудей с дерзко устремленными ввысь крупными, прохладными на ощупь сосками; мягкие, грациозные изгибы спины, бедер, живота; две небольшие ямочки над пышными ягодицами; пикантная поперечная ложбинка между нижней частью живота и лобком: впадина, очень ярко и рельефно очерчивающая обе выпуклости и придающая им еще большее очарование — совершенный в своей емкости и красоте штрих Матушки-природы. Он работал увлеченно, как никогда. Незаметно летел час за часом, и лишь далеко за полночь он отложил инструменты в сторону. Он был счастлив, как мальчишка, и совершенно не ощущал усталости. Но она. Черт возьми, он даже забыл думать о ней, благо она несла свой «крест» молча, без жалоб и капризов, безоговорочно предоставив себя в полное его распоряжение. Лишь теперь он сообразил, чего ей это, наверное, стоило. Его охватило чувство огромной нежности к своей гостье.
Он ласково провел ладонью по ее руке от плеча до кисти. Рука была холодна, как мрамор.
— Да ты же ледяная!
Камин, которым отапливалась мастерская, давно прогорел, но ему, в одежде, да к тому же за работой, холодно не было, а о ней он опять же не подумал. Вот свинья!
— Ничего, согреюсь, — устало улыбнулась она.
— Что ж ты раньше молчала?
— Сначала не было холодно, а потом уж не хотелось тебя отрывать: у тебя был такой видї Он покачал головой, затем достал черную бутылку «Наполеона», налил ей рюмку.
— Выпей, согреешься.
Пока она, укутавшись в шерстяной плед, тянула маленькими глотками коньяк, он приготовил для нее в соседней комнате постель. Потом вновь вышел к своей гостье.
— Ехать домой уже поздно, оставайся у меня. Я постелил тебе там, — он махнул рукой в сторону открытой двери. — Впрочем, — добавил он, видя, что она молчит, — если хочешь, я могу отвезти тебя на машине.
— Не надо.
Она прошла в соседнюю комнату и, по-прежнему кутаясь в плед, тяжело опустилась на тахту.
— Я выгнала тебя из собственной постели? — смущенно улыбнулась она.
— Ничего, устроюсь в мастерской, — он повернулся к ней спиной, но не уходил, словно ожидая чего-то. Она, потупившись, молчала.
— Может тебе еще что-нибудь нужно? — спросил он.
— Нет.
— Тогда, спокойной ночи, — он сделал шаг к двери.
— Подожди! — она решительно поднялась и подошла к нему, плед упал с ее плеч.
Обвив его сзади руками, она прильнула к нему всем телом. Тяжелое, сдавленное дыхание обожгло ему затылок. Он обернулся. Его гостью всю трясло, обнаженная грудь резко вздымалась и опадала, глаза лихорадочно блестели, широко раскрытые губы мучительно тянулись к нему. Встретившись наконец с его губами, они слились с ними в яростном порыве. И в тот же миг их тела со всего маха обрушились на жалобно крякнувшую тахту. Он начал торопливо срывать с себя одежду. Чуть помучив ее ожиданием, он опустился на колени, ласково развел ей ноги в стороны и принялся тыкать здоровенным мускулистым членом в набухшие губы женского лона, а затем с силой вогнал его внутрь. Лихо, по-кавалерийски, одним махом. А его «легкомысленная» гостья — невероятно, но факт — оказалась меж тем еще девственницей! От такого вторжения она содрогнулась всем телом, но при этом даже не вскрикнула. Предательски вырвавшийся из плотно сжатых губ полувздох-полустон, больше она не издала ни звука, хотя он видел, что ей чертовски больно. Его гостья оказалась способной ученицей. Несведуща, но старательна, она быстро постигала прекрасную науку любви. В течение нескольких недель они почти не выходили из мастерской, даже после того, как скульптура была завершена.