Сборник Любовь за гранью 11,12,13
Шрифт:
Ты всего этого не помнишь, Ник.
Но я сделаю все, чтобы ты вспомнил. Дома мне будет намного легче это сделать. Ты сам все увидишь.
***
– Слишком абстрактно, моя дорогая жена! За пятнадцать лет можно было бы узнать что-то еще более личное. О виски мог сказать любой, кто знает меня даже по слухам. Насчет твоих волос...мне кажется, это снова твоя фантазия. Но она вполне могла бы мне понравиться, - да, понравиться, потому что у меня закололо пальцы от желания прикоснуться к ее волосам, вдруг показалось таким естественным перебирать их, пока лежит у меня на груди после бурного секса. Встряхнул головой, сбрасывая абсурдные мысли. Нежность, казавшаяся абсолютно несвойственной для такого, как я.
– Наркотики...До сих пор меня вполне устраивал красный порошок, малыш. А насчёт
– откинул голову назад и рассмеялся так, что она вздрогнула, - всё с точностью до наоборот, жена. Я не умею любить. Я не знаю, что означает это слово. Какое - то чувство? Так вот, жена, у меня атрофированы все чувства, кроме чувства жажды, чувства лютой ненависти, и, - положил руку на ее ногу, туда, где заканчивалось платье, и сжал ладонь, - сексуального голода.
***
Я сбросила его руку так быстро, что даже не успела ощутить его прикосновение. Потому что он меня бил. Больно бил. Так больно, что я начала задыхаться. И каждый удар заставлял корчиться в невыносимой агонии. Боже! Если это только начало…то как мне выдержать дальше? Как мне смириться с равнодушием в его взгляде? Мне кажется я схожу с ума.
Обернулась к нему, глядя в глаза:
– Да, твоим наркотиком долго был красный порошок, да, ты никогда не умел любить и да, ты всегда любил секс. А еще ты предпочитал, чтоб никто и никогда не узнал, почему ты в восемнадцать спалил бордель, а перед этим зарубил там всех топором. Чтоб никто не знал, как ты искал своего отца, чтобы наказать его за смерть твоей матери и носил с собой ее письмо, а еще ты очень не хотел, чтобы кто-то узнал, когда ты разучился любить и верить в Бога. Когда ты его проклял, закапывая мертвую Анну и своего нерожденного ребенка. Но если я знаю...значит, ты мне это рассказал.
По мере того, как я говорила, он бледнел, а я почувствовала, как моя боль становится сильнее, даже несмотря на то, что только что заставила и его ее почувствовать.
– Прости…я бы никогда намеренно не ударила. Ты не оставил мне выбора.
***
Маленькая дрянь с особой кровожадностью безжалостно вонзала в меня слова, будто лезвия ножей, вскрывая воспоминания, похороненные слишком глубоко, чтобы хотя бы изредка их доставать из своей памяти. Я не откапывал их никогда. Наоборот, водрузил на каждое по мраморной плите без надписи и опознавательных знаков, чтобы они, проклятые, не воскрешали призраками даже изредка. И то, что она говорила, означало только одно: это рассказал ей я. Но почему? Настолько сильно доверял или это была вынужденная мера? Одно я понимал с абсолютной ясностью: никакие демоны Ада не могли бы заставить меня поведать кому бы то ни было и половину того, что она произнесла.
Вернул свою ладонь на место и грубо сжал её колено, выпустив когти и царапая ими.
– Этого никто и никогда не знал. И не мог узнать. Я сделаю вид, что начинаю верить тебе. Если не брать в расчет того, что я не помню, как оказывается, несколько десятилетий...и кто-то явно нехило покопался в моих мозгах.
ГЛАВА 5.
Он вышел из машины первым и подал мне руку. Мои губы дрогнули в слабой улыбке – галантная грубость. Извращенное сочетание уважения и презрения к женщине изначально. Есть в этом нечто, что и сводит с ума каждую, кто приблизится к нему настолько близко. Сочетание несочетаемого. И стало больно…потому что раньше я была единственной, на кого он смотрел иначе. Именно это давало мне силы не свихнуться от ревности каждый раз, когда он общался с другими, когда улыбался им, когда они откровенно флиртовали и смотрели на него плотоядными взглядами. Я всегда знала, что он мой, потому что он так решил, потому что давал мне железную уверенность в этом каждый день и каждую ночь. Но я помнила и те жуткие времена, когда он отнимал эту уверенность с той же легкостью, как и дарил ее. Я простила, поняла, но я не забыла. Женщины такое не забывают. Это живет внутри в виде притаившейся истерической ревности к каждой суке, которая готова на все лишь бы затащить его в свою постель. И страх…что однажды он может опять отнять у меня право быть единственной. После каждого пореза остается шрам, после каждой раны остается отметина. И все мои шрамы остались со мной. Зажившие, забытые, не напоминающие о себе годами…но иногда вдруг начинающие болеть с такой силой, что хотелось биться головой о стены. Я бы никогда не унизилась и не напомнила ему об этом упреком или открытым недоверием, я жила с этим сама. Это только мои проблемы. Я простила, и мне отвечать за это прощение только перед собой.
Оперлась на ладонь Ника, глядя в глаза. Но он смотрел только на мои ноги…Смотрел так, словно если мог бы, то взял бы прямо в машине, а мне невыносимо хотелось за это дать ему пощечину. Так звонко, чтобы пальцы заболели, а еще лучше - вытащить из-за резинки чулка кинжал и всадить куда -нибудь под ребра и несколько раз провернуть, чтоб отрезвел от боли…потому что я от нее превратилась в пульсирующий комок оголенных нервов. И, проворачивая этот кинжал, я бы сама сдирала с него одежду и кусала эти чувственные губы, изогнутые в циничной усмешке. По телу прошла невидимая дрожь едкого возбуждения вперемешку с болезненной яростью. Он даже не представляет, какие муки ада я испытываю, глядя на него. После месяца мучительного ожидания, после проклятого месяца, когда все его уже похоронили, а я искала каждый день, каждую секунду искала его… и нашла. И я еще не хотела осознавать, что на самом деле его нет со мной рядом. Потому что это не он. Это не МОЙ Зверь.
Ник вздернул бровь, когда прислуга склонилась в поклоне и в то же время суеверно задрожала от того что, увидели его живым, а я не могла сдержать триумфальной усмешки. Когда я позвонила управляющему и приказала снять все черные тряпки с зеркал, потому что их хозяин возвращается домой, он, наверняка тяжело вздохнув и пожалев меня в очередной раз, пошел выполнять приказ, а на самом деле, как и все в этом доме, считал, что я сошла с ума.
А сейчас взял у Ника пальто и покрылся от ужаса испариной, а потом рухнул на колени и принялся целовать ему руки. Мой муж отшатнулся в сторону, отталкивая Генри от себя, и прошипел:
– Они все здесь психи? Или только этот?
– Он не псих. Они считали тебя мертвым … а еще, месяц назад ты спас его сына и оплатил ему лечение в Швейцарии.
– Даже так? Я был само благородство?
– Нет. Ты просто умел ценить преданность.
Я пошла вперед к лестнице, поднялась по ступеням, ожидая, что Ник последует за мной, но не услышала шагов, резко обернулась и замерла…Он стоял посреди огромной прихожей и не двигался с места. Его что-то насторожило. Я видела, как трепещут тонкие ноздри, как он обводит помещение взглядом, чуть прищурившись и нахмурив брови. И когда я поняла, почему, сердце забилось быстрее – он принюхивается к запаху, а здесь все пропиталось им самим. Он чувствует себя. Он чувствует самые разные оттенки от старых ароматов до свежих. Он их сейчас сканирует, и это выбивает из него ту самую уверенность в моей лжи. А на меня снова нахлынуло это ощущение дикого, безудержного счастья, что он здесь, живой. На расстоянии нескольких шагов. Такой же ослепительно красивый, безумно красивый. После долгой разлуки кажется, что вижу его снова впервые и, как при первой встрече, захватывает дыхание. Бледный, с каплями воды в волосах от растаявших снежинок, и черты лица идеальные, четкие, в чувственных губах прячется саркастическая усмешка.
Я смотрела на него, стоя на ступенях лестницы, как в тот день, когда впервые увидела его в доме отца…и он точно так же оглядывался по сторонам, пока не взглянул на меня. Наверное, я сейчас в том же положении, как и пятнадцать лет назад, когда меня еще нет в его жизни и в его сердце. Справлюсь ли я сейчас? Если он не вспомнит никогда…Смогу ли я снова завоевать его, как и раньше. Я не была в этом уверена. Та Марианна и эта - почти два разных человека. В ней так много изменилось…Только любовь к нему осталась неизменной.
***
Ник все же последовал за мной. Сейчас он выглядел растерянным и все таким же напряженным. И меня колет острыми иглами осознания, что он не считает это место своим домом. Он словно в стане врага, где даже собственная тень вызывает подозрения. Я не знала его таким…За наши пятнадцать лет я уже не один раз убедилась в том, что он может быть непредсказуем даже для меня, а сейчас я совсем не понимала, как вести себя с ним. Что говорить, что делать…Если он получит кольцо, он ведь может уйти. Его не задержит даже неоспоримый факт нашего брака и наличие троих детей. Ник поднимался следом за мной, периодически останавливаясь, чтобы в очередной раз осмотреться по сторонам.