Сборник Любовь за гранью 11,12,13
Шрифт:
И тогда обрушить на неё весь тот Ад, что сжирал меня, что рвался к ней. Отпустить и вернуть, чтобы смотреть, как корчится в этой агонии ее тело, как заволакивает взгляд траурной вуалью животной боли, и продолжать удерживать её жизнь, не позволяя отдаться ей.
– Одержимость нельзя убить окончательно, Марианна - тихим рычанием в ее губы, вдыхая в них остатки собственной агонии, - но ее можно убивать вечность.
Она потеряла сознание, поглотив до конца, до последней капли мой коктейль. До тех пор, пока не застыла на идеальном, словно созданном художником лице маска нечеловеческой боли. Именно с ней она лежала распростёртая на зеркальном полу,
ГЛАВА 7. МАРИАННА
Я всегда любил женское нижнее бельё. Даже будучи маленьким нищим бродягой, я любил подсматривать за тем, как девушки купались в реке или мылись на заднем дворе своего дома, спрятавшись за толстой тканью, натянутой между двумя деревьями. Смотрел в основном на тех, кто ещё не успел раздеться и фантазировал о том, как они выглядят без этих кусочков ткани на своём теле.
Куда интереснее фантазировать о том, что скрывает одежда, чем видеть выставленные напоказ достоинства, ведь секс зарождается именно в голове.
С возрастом мало что изменилось. Правда, теперь я не скрывался, теперь они раздевались прямо при мне, сексуально извиваясь, и я просто обожал смотреть, как они поддевают тонкими пальчиками ажурные трусики, облегающие соблазнительные задницы. Женщину можно заставить стать мокрой, даже не прикасаясь к ней. Даже когда на ней самое обычное домашнее платье. Достаточно смотреть на неё так, будто она уже стоит перед тобой в кружевном белье. Смотреть так, чтобы она видела не только твою похоть, но и те картинки, что видишь ты сам.
Я дотронулся до красного кружева и стиснул зубы, невольно представив, как оно смотрится на теле Марианны. Да, как только она ушла, я решил осмотреть свою комнату и залез в комод с её нижним бельём. Чёрт, девочка явно одевалась для меня. Точнее, раздевалась для меня. Черное, красное, бордовое оттенялось редкими оттенками сиреневого и синего. Чулки. Грёбаное море чулок, от вида которых в паху прострелило нереальным возбуждением.
И везде её запах. Он лишает контроля, он выбивает почву из-под ног. Особенно, когда понимаю, что она недалеко. В одном здании со мной, и это будоражит. Это заставляет сжимать кулаки, чтобы не броситься искать её. Для себя.
Так, нужно отвлечься, иначе я с ума сойду. В этой комнате слишком много секса. Здесь им пропитано всё. Даже вешалки в шкафу. Взгляд зацепился за закрытую шкатулку на трюмо. На её крышке лежал браслет в виде переплетённых цветочков. Работа явно выполнена на заказ. На изнаночной стороне надпись «я буду любить тебя вечно». Первая мысль - что за сентиментальная хрень?! Потом осознал, что вряд ли моя жена стала бы хранить подобные подарки от других мужчин в нашей спальне. И в таком случае…чёрт, каким наркотиком меня пичкает эта малышка?
Хотя, с другой стороны, если она считала, что я умер, то вполне могла позволить себе принимать подарки от любовника. Сунул безделушку в карман, решив узнать всё позже из первых уст.
Мне нужно было осмотреть дом. Правда, вначале я подошёл к двери, за которой явно была моя супруга, потому что я слышал её приглушённый голос – говорит по телефону. Приложил руку к деревянной поверхности, думая о том, что мне ничего не стоит выбить её на хрен, чтобы показать девочке, как сильно она ошибается, думая,
Что ж, Мокану, а чего ты ожидал? Твоя новоиспечённая супруга, похоже, такая же ненормальная, как и ты.
Почему-то в голове её голос раздался «Возможно, ты никогда не насиловал ДРУГИХ женщин». И это её «ДРУГИХ» эхом отдаётся, обивается набатом. И от мысли, что мог брать её силой, становилось не по себе. Я знал, что такое насилие. Это больше, чем адская физическая боль. Это больше, чем слёзы, окаменевшие в горле и раздирающие его на ошмётки. Это унижение, смешение человека с грязью под ногами, в которой не хочется пачкать подошвы сапог. И это признание собственной неполноценности перед жертвой для самого насильника, даже если он пытается проявить таким образом свою мощь.
Чёрт! Я спрошу у неё об этом вечером как раз после разговора с Серафимом. Дааа, такими темпами у меня к ней длинный список вопросов накопится, а ведь моя Шахерезада обещала еще и продолжение нашей с ней истории рассказать этой ночью.
Я прошёл дальше по коридору и толкнул ближайшую дверь, вошёл в неё и замер, разглядывая тёмно-синие аскетические стены с чёрными шторами. Минимум мебели, один шкаф для одежды, второй для книг. Очень много книг. И всего одна большая фотография на полке. Взял её в руки. Очень похоже на портрет. Да, я ошибся. Это был портрет красками. Я с Марианной и детьми. Я сижу в кресле, Марианна с бесконечной нежностью улыбается художнику, стоя позади меня и обвивая руками мою шею. На моих коленях девочка…дочка, сказала она. Камилла. Она сидит боком, склонив светловолосую голову на мою грудь и глядя хитро исподтишка на художника. Маленький мальчик стоит рядом с креслом, вскинув головку кверху, и с каким-то восторгом смотрит на Марианну. Так обычно сыновья в раннем возрасте смотрят на матерей. Влюблённо, восхищённо и с выражением благоговения. Я сам когда-то смотрел так на свою собственную мать и мечтал убить каждого мужчину, который уходил, оставляя её в слезах. Я был бы самым юным серийным убийцей в истории Земли, так как таких ублюдков в её жизни было слишком много.
Провёл пальцами по изображению, напрягая голову. Ну же, Мокану. Вспомни. Посмотри! Ты мог забыть этот камин рядом с креслом, мог забыть свой черный свитер с воротником под горло, мог забыть эти белые шторы. Но как ты можешь не помнить чувство абсолютного умиротворения, которым веет от этой картины? У тебя, мать его, никогда его не было! Ты не имел права забыть то счастье и гордость, которые светятся в твоём взгляде! В глаза бросилась собственная ладонь, которой я на портрете прижимал к себе девочку, и я подумал о том, что ей очень подходит быть Принцессой. Отложил в сторону картину Самуила, наверняка, писал её именно он. Самуил. Чёрт, имя явно давал не я. Ещё бы Владом назвали.
Пробарабанил пальцами по корешкам книг. Старший сын, а я был уверен, что это именно его комната, явно был развит разносторонне: самые разные жанры, от классики до современной литературы. Открыл верхний ящик книжного шкафа и увидел фотографии. И на всех – мы вдвоём. Вот он, совсем маленький, сидит на мне верхом, а я лежу на зеленом газоне. Он весело хохочет, настолько заразительно, что кажется, и солнечные лучи смеются вместе с ним.
Дьявол, кто же такая эта Марианна, что, женившись на ней, я получил перстень? И почему перстень оказался дома в то время, как обручальное кольцо было на мне? Столько вопросов самому себе, что от них начинает раскалываться голова.