Сборник Поход «Челюскина»
Шрифт:
Пробовал свои силы в разных жанрах, но больше всего любил плакат и карикатуру, и удавались они мне лучше.
И вот захотелось мне поехать в Арктику: много раз я слыхал, что там замечательные пейзажи и красивая природа. Решил я увидеть это собственными глазами…
Челюскиниада
Наступил 1933 год. Я заканчивал институт. Мне осталось только сдать дипломную работу, когда я узнал о новой экспедиции на «Челюскине». Мне очень захотелось еще раз съездить. Потянуло на Север. Руководство экспедиции приглашало меня в качестве художника. Я поставил вопрос в институте о
«Челюскин» вышел из Ленинградского порта. Меня трогательно провожали мои друзья. По выходе в рейс я сразу приступил к своим обязанностям. Первое время мы шли спокойно, каждый мог заниматься своим делом.
По выходе из Копенгагена разыгрался шторм, он перевернул все [433] ящики с продуктами в трюме, смыл много угля с палубы. Когда шторм немного утих, был объявлен аврал. Нужно было выгрузить из трюма все ящики и бочки и снова уложить их как следует.
Я работал на лебедке. Случайно канат у меня задело, я хотел поправить левой рукой, схватился неудачно, и рукавицу вместе с пальцами завертело на барабане. Закрыли пар. Рука скрючена. Вывихнул. Руку мне вправили, но она у меня распухла, и долго мне трудно было пошевельнуть ею.
Некоторое время не участвовал в авралах. Делал, что мог, одной рукой. Когда боль стихла, я снова начал работать.
Возобновилось издание судового «Крокодила», Там были дружеские шаржи и ядовитые карикатуры. Челюскинцы, как и сибиряковцы, быстро освоили «Крокодил» и сажали на его вилы всех, кто этого заслуживал. Как только происходил какой-нибудь курьезный эпизод или конфликт, мне тотчас же сообщали об этом.
«Ледовитый Крокодил» был параллельным изданием стенгазеты.
Я работал и в ней как оформитель и художник. Кроме того мы организовали изобразительный кружок. Туда вошли товарищи, любившие рисовать. Выпустили мы шесть номеров стенгазеты и столько же «Ледовитого Крокодила».
Для разнообразия решили однажды выпустить световое кино. Это делалось на смытых фотопластинках. Мы с Аркадием Шафраном обдумывали темы и делали кадры. Получилось больше ста негативов с рисунками и текстом. Делали это тайно. Семь дней работали. Предварительный просмотр устроили у Отто Юльевича в каюте. Получилось эффектно. Всем очень понравилось. Просмотр показал, что картина вполне доброкачественная и можно ее пустить в «широкий прокат».
На другой день мы дали рекламу через радио и выпустили афишу, что такого-то числа открывается кинотеатр. Публика готовилась. Дамы нарядились в новые платья. Сушкина — даже с кружевами. Как на бал!
«Кинотрагедия» вызвала бурный смех и шум, потому что многие увидели себя там в таких эпизодах, в которых не хотели бы показываться. Все кадры шли под патефонную музыку. Публика стучала ногами, хлопала в ладоши. Когда кадры прыгали по экрану, кричали:
Чудили мы, как могли.
Кренкель, Матусевич и Марков пили очень много чаю. Однажды я им говорю: [434]
— Давайте это дело вынесем в массы, объявим соревнование: кто больше чаю выпьет.
Те согласились. И начали мы вести подготовку; они тренировались каждый день, а я начал рекламировать.
Вначале была вывешена афиша:
«Алло, алло! Скоро!! Макремат!!!»
И больше ничего.
Что такое Макремат? Никто не знал. Спрашивают у меня. Я тоже «ничего не знаю».
На другой день вывешиваю новую афишу, более подробную, о том, что дирекция, не жалея затрат, послала самолет за Макремат.
И по радио сообщаю: «Скоро будет Макремат».
Шесть дней ежедневно вывешивались афиши с самым разнообразным текстом. Афиши были и со стихами.
Тройка усиленно тренировалась. Я к ним часто подходил:
— Как у вас дела?
Кренкель, вытирая лоб, говорит:
— Да вот, одиннадцатую перевернул, больше не могу.
А Матусевич, красный, вспотевший:
— Я наверно откажусь, не могу за ним угнаться.
Начал его уговаривать: нельзя дело бросать, раз начали, надо доводить до конца. Публика заинтересована, ждет.
Реклама была разнообразной. Я вывешивал листовки в коридорах, в каютах с такими стишками:
«Не хочу я шоколад, А пойду на Макремат. Эй вы! Как вас? Виноват! Скоро ль будет Макремат?»
Разработали предварительно программу выступлений: вначале все пять патефонов, которые были на борту «Челюскина», заряжаю разными пластинками, и они одновременно начинают играть; это выход гладиаторов: Маркова, Кренкеля, Матусевича — Ма-Кре-Мат; все участники входят в черных масках в кают-компанию, садятся за большой стол — каждый против своего чайника; они в белых халатах, с полотенцами — в полном обмундировании; все результаты этого соревнования должны объявляться через рупор публике.
Макремат должен был начаться в тот день, когда с утра начался аврал, околка ледокола. Это было у острова Колючина. Аврал продолжался семь дней, и Макремат сорвался — ничего не вышло. У меня [435] все время спрашивали, где Макремат. Я говорил, что аврал это и есть Макремат. Все обижались за надувательство.
Кроме кино мы устраивали еще театральные постановки. Сами сочиняли текст.
Таких постановок было у нас много: в Международный юношеский день, в годовщину Октябрьской революции и т. д. Чаще всего мы устраивали музыкальные вечера. У нас были струнные инструменты: гитары, балалайки и мандолины.
Был еще у нас джаз, в котором участвовали четыре человека: Громов, Шафран, Гаккель и я. Это был оркестр совсем другого порядка. Мы переделывали более легкие вещи на свой вкус и устраивали музыку с шумом и пением. Часто собирался народ в кают-компании, я аккомпанировал, а собравшиеся пели песни. Втянул я в это дело и наших штурманов, и не только молодежь, но даже и старики пели.
Однажды произошел такой эпизод.
Я вошел в кают-компанию. Встречает меня Стаханов и таинственно сообщает: