Сборник рассказов и повестей
Шрифт:
Там-то, в арке, я и понял наконец, что произошло. Мало того — я понял механизм явления. Не перенос тела из одной точки в другую, но что-то вроде рокировки! Пространство, которое только что занимал Левушка, и пространство, которое он занял теперь, попросту ПОМЕНЯЛИСЬ МЕСТАМИ!.. Но если так, то значит, Левушка угодил в какое-то здание, заживо замуровав себя в одной из его стен!
Я вообразил эту глухую оштукатуренную стену с торчащей из нее вялой рукой и почувствовал дурноту.
И тут с улицы в арку вошел, пошатываясь,
— Промахнулся немножко, — хрипло сообщил он, увидев меня. — Занесло — черт знает куда! Представляешь: все черно, вздохнуть — не могу, моргнуть — не могу, пальцами только могу пошевелить… Хорошо, я сразу сообразил оттуда… как это? Телепорхнуть?
Я в бешенстве схватил его за руку и подтащил к выходу, ведущему во двор.
— Смотри! — сказал я. — Видишь?
Возле статуи уже собралось человека четыре. Они не шумели, не жестикулировали — они были слишком для этого озадачены. Просто стояли и смотрели. Подошел пятый, что-то, видно, спросил. Ему ответили, и он, замолчав, тоже стал смотреть.
— Это кто? — опасливо спросил Левушка.
— Это ты! — жестко ответил я.
Он выпучил глаза, и я принялся объяснять ему, в чем дело. Понимаете? Не он — мне, а я — ему!
— Статуя? — слабым голосом переспросил Левушка. — Моя?
Он сделал шаг вперед.
— Куда? — рявкнул я. — Опознают!
…Левушка шел через двор к песочнице. Я бросился за ним. А что мне еще оставалось делать? Остановить его я не смог. Мы шли навстречу небывалому скандалу. Стоило кому-нибудь на секунду перенести взгляд с монумента на Левушку — и никаких дополнительных разъяснений не потребовалось бы.
— …значит, жил он когда-то в этом дворе, — несколько раздраженно толковала событие женщина с голубыми волосами. — А теперь ему — памятник и доску мемориальную, чего ж тут непонятного?
— А я о чем говорю! — поддержал губастый сантехник Витька из первой квартиры. — Движение зря перекрывать не будут. Там его и поставят, на перекрестке, а сюда — временно, пока пьедестал не сдадут…
— Трудился, трудился человек… — не слушая их, сокрушенно качала годовом домохозяйка с двумя авоськами до земли. — Ну разве это дело — привезли, свалили посреди двора… Вот, пожалуйста, уже кто-то успел! — И она указала скорбными глазами на процарапанное гвоздем неприличное слово, выхваченное из какой-то неведомой стены вместе со статуей.
Нашего с Левушкой появления не заметили.
— Из кирпича… — Девушка в стиле «кантри» брезгливо дернула плечиком. — Некрасиво…
— Оцинкуют, — успокоил Витька.
— И рук почему-то нет…
— Приделают! У них технология такая. Руки изготавливают отдельно, чтобы при транспортировке не отбить.
— Эх! — громко вырвалось вдруг у Левушки. — Не мог позу принять поприличнее!
Чуть не плача, он стискивал кулаки, и лицо его было одного цвета со статуей. Все повернулись к нам, и я закрыл глаза. Вот он, скандал!..
— Так ведь скульпторы сейчас какие? — услышал я, к своему удивлению, чей-то ленивый голос. — Это раньше скульпторы были…
Они его не узнали, понимаете?! Перед ними маячили две совершенно одинаковые физиономии, но все словно ослепли.
— Брови задрал, как идиот! — во всеуслышание продолжал горевать Левушка.
Женщина с голубыми волосами смерила его негодующим взглядом.
— А памятники, между прочим, — отчеканила она, — людям не за красоту ставят! Поставили — значит заслужил!
Левушка, пораженный последними словами, медленно повернулся к ней, и глаза у него в тот момент, клянусь, были безумны…
А на следующий день он не вышел на работу.
Все у меня валилось из рук, стоило мне взглянуть на его стол.
Вчера я его еле увел от песочницы, иначе бы он с пеной у рта принялся доказывать жильцам, что это его статуя. Ночью я то и дело просыпался и каждый раз думал: "Приснилось… Слава тебе, господи…" Облегченно вздыхал и вдруг понимал, что не приснилось.
Я вставал, выходил в кухню и пил воду. За окном шевелились черные акации, и я надолго припадал к стеклу, скорее угадывая, чем различая, возле песочницы, в сером просвете между двумя кронами, зловещий горбатый силуэт с обрубками вместо рук…
А точно ли он пошел вчера домой? Перед обедом я не выдержал — позвонил на работу Татьяне и, конечно, нарвался на отповедь. Ее, знаете ли, как-то не волнует, где в данный момент находится этот неврастеник. И вообще, если он хочет извиниться, то пусть делает это сам, а не через адвокатов.
Я положил трубку и вернулся за свой стол. Чертовы бабы! Перезвонить бы сейчас, сказать: "Лева тебя в нашем дворе ждет, у песочницы. Очень просит прийти…" Да нет, бесполезно. Из принципа не пойдет… А жаль.
И тут словно что-то мягко толкнуло меня в спину. Я обернулся. В дверях стоял Левушка Недоногов.
Он внимательно, подробно разглядывал отдел: сослуживцев, столы, кульманы… К концу осмотра принялся скорбно кивать и вдруг громко спросил, ни к кому не обращаясь:
— И что, вот так — всю жизнь?
Нужно было видеть лица наших сотрудников!
Словно бы не замечая, что все на него смотрят, Левушка прогулочным шагом пересек комнату и уселся на мой стол, даже не потрудившись сдвинуть в сторону бумаги.
— А ведь мы, Павлик, в одном дворе росли, — ни с того ни с сего задумчиво напомнил он.
Верите ли, мне стало страшно. А он продолжал:
— Если помнишь, мальчишки меня недолюбливали. Почему?
— Я… — начал я.
— Да, — сказал он. — Ты — нет. Но остальные! Что им во мне не нравилось? Павлик, я шел сегодня на работу три часа! Шел и думал. И, знаешь, я понял: они уже тогда чувствовали, что я — иной. Чувствовали, что в чем-то я их превосхожу…